Комендант опоздал на час.
— Вы просили о личной встрече. Так что говорите быстрей — у меня мало времени, — сухо бросил он с порога. Тощий хвост раздраженно бил по нечищеным сапогам.
— Быстрей… — я криво усмехнулась уголком рта. — Как прикажете, фарр. У меня к вам…просьба.
— Просьбу можно было передать и в электронном виде. И если вы, фарра ватар, ради этого…
— Личного характера, — перебила я. — И до некоторой степени конфиденциальная. А, как известно, сети в наше бездуховное время не стоит слишком доверять. Поэтому, надеюсь, фарр комендант простит мне стремление к личной встрече.
— Я слушаю вас ровно пять минут, после чего ухожу. Если хотите, можете все это время объяснять свои мотивы.
— Великолепно. В таком случае я прошу снять карантин. Для пострадавшего тоже.
Торрили уставился на меня, явно не веря своим ушам.
— Вы окончательно свихнулись со своими божками?! До окончания карантина три недели! И это только для вас! Что же касается этого… пострадавшего, то пока мне на стол не ляжет отчет, в котором подробнейшим образом не будет написано, что он такое и откуда взялся, его никто не выпустит.
— Единственная болезнь, которой он страдает — это парша, которую, кстати, уже вылечили.
— Хотите сказать, что в остальном он абсолютно нормален?! — процедил комендант. Хвост снова хлестнул по сапогам. — Вы вообще соображаете, что говорите?!
— К сожалению — да, — без улыбки отозвалась я. — Скажите, фарр Торрили, какие распоряжения оставил офицер из Центра относительно найденного мужчины. Он нужен живым или нет?
— Что? — очень тихо спросил он, медленно приподнимая брови. Да, признаю, такая наглость поражала.
— Мне все равно, хотя Звезда и требует от меня сочувствия. Опасаюсь я за вас. За то, что не все равно будет вам. Когда он умрет, естественно.
— Причем здесь карантин? — процедил он сквозь зубы.
— Видите ли, фарр… — я подняла на него задумчивый взгляд. — Для нормального функционирования организма ему необходим контакт с разумными существами. Желательно — с соотечественниками.
Пауза.
— Судя по тому, что говорите об этом вы, а не доктор Точе, вы же за это и ответственны, — голос коменданта внезапно стал напоминать горный ледник. Опасно спокойный ледник.
— Вы сами в это верите?
— Вы в этом сомневаетесь?
— Не советую доверять непроверенным слухам. Вынуждена вас огорчить: энергетический дефицит — врожденный дефект организма, и никак не передается. Даже если бы я пожевала неаппетитную тушку этого мальчишки.
— «Энергетический дефицит» — вот как это теперь называется?
— Это всегда называлось именно так.
— А такие, как вы, всегда звались вампирами, не так ли? — бросил комендант.
— Мы когда–нибудь причиняли кому–либо вред?…
Пауза. Видимо, это полагалось как само собой разумеющееся.
— Вы думаете, я испытываю неземное счастье, давясь всеми теми гаденькими эмоциями, которые на меня вываливают на исповедях? Однако вытягиваю их, а не что–нибудь более приятное. Потому что хорошо воспитана. И потому что это моя работа.
— И только поэтому еще держитесь на этой службе. Если бы вы позволили себе питаться чем–то иным…
— Безусловно. Хотите, и вам устроим внеплановую чистку? Говорят, на душе очень легко становится, — я криво усмехнулась. Комендант в ответ на мое предложение только презрительно передернул ушами. — Так мы сошлись с вами во мнениях? Вы отмените карантин? Если вас волнует медицинский аспект, я могу позвать доктора Точе, и он подтвердит, что никакой…
— Какие гарантии мне может дать провинциальный врач? Вы имеете хоть какое–то представление, за какое количество служащих и солдат я ответственен?! — комендант скрестил руки на груди и отвернулся.
— Имею. Три четверти из них я знаю до самого последнего изгиба души, — твердо сказала я, глядя на него в упор.
— Я подумаю. Вам сообщат, — минуту спустя бросил он, резко развернулся и вышел.
Пусть сообщают. Я подожду.
— Ну что, полегчало? — я прислонилась плечом к стене, скрестив руки на груди. Лаппо сидел на полу возле садков, замерев, будто в трансе.
— Да, — парень поднял на меня глаза: — Нас выпустят?
— Может быть. Такие решения не принимаются с разбегу.
— Долго еще?… — он закрыл глаза, тяжело, надсадно дыша.
— Будут думать? До завтра, — я неопределенно взмахнула ухом. — Что, ломает? Пожадничал, значит. После такого–то перерыва…
— Вы бы удержались?
— Я–то постарше тебя буду. Раза эдак в два, — я сняла с кровати одеяло и уронила ему на макушку. Сейчас пойдет скакать температура — организм отвык от притока энергии. Оглядела начавшую трястись в приступе озноба фигуру и со внезапно проснувшейся жалостью спросила: — Во врачи из–за этого пошел?
— П–почти, — Лаппо закутался в одеяло, но помогало это мало, судя по стуку зубов. — А вы — в ватары — поэтому?
— Как догадался? — с иронией поинтересовалась я, укладывая поверх первого одеяла второе.
— Вы не любите свою работу.
— Не люблю, — согласилась я. — Но, к сожалению, меня воспитали с осознанием той простой истины, что каждый должен служить обществу в меру своих скромных сил и способностей. Только, в отличие от тебя, к врачебной карьере у меня склонности не было никогда. Или родители помогли определиться?
— Нет, — Лаппо пригрелся и перестал клацать зубами. — Сам захотел.
— Что еще раз показывает, что Жизнь не всегда учитывает наши желания, когда берется за посох, — я скрестила руки на груди отошла к окну. Надо же, даже тучи не желают стоять на месте — летят по небу, будто среброкрылки. И дождь тоже летит — косой частой вязью, разбиваясь о камень двора, о пожухшие листья вистлицы, заплетшей башню до самой крыши, о непокрытые головы переругивающихся подмастерьев, затеявших под окном драку.
Из окна виден краешек плаца. Если прижаться лбом к стеклу и скосить глаза, можно заглянуть под полупрозрачный навес и понаблюдать, как сержант расхаживает вдоль строя вытянувшихся в струнку сослуживцев. Кто сказал бы еще неделю назад, что учения обойдут меня стороной…
— Так кто, говоришь, помог тебе свернуть с пути истинного?
Я отвернулась от окна и перевела взгляд на груду одеял на полу.
— Никто мне не помогал. Я сам… — устало сказал Лаппо, поднимаясь на ноги.
Конечно, сам. Небось, любовь под руку толкнула, или ненависть — а может, и то, и другое сразу.
Я твердо взяла его за локоть и довела до кровати, сдав на руки Ремо. Успокоила мечущуюся в истерике мору, вывалив в садок двойную норму мяса.
Странные, странные времена настали. Каторжников с крестом на плече выпускают из Калирийских Шахт, самой охраняемой тюрьмы восточного сектора. Более того — в эти каторжники определяют желторотого студента, да еще по такой статье…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});