Ну пусть будет за камень, мне в ваши дела лезть ни к чему. Ты возвращать-то не спеши, Алексей. Если надо, так пользуйся. Мне это все не к сроку, да и куда уж. А если еще чего из снаряжения надо или совет какой, так говори прямо. Чем могу, помогу.
— Нужен совет, Олег Петрович, — серьезно ответил Зыков.
Горячев махнул рукой и пошел к дому. Проходя мимо сарая, Алексей увидел, что старик занимался починкой велосипеда. Рядом с разобранной машиной лежали три колеса, видимо, найденные в развалинах. Горячев явно пытался из нескольких раскуроченных велосипедов собрать один, на котором можно было ездить. В доме на печи парил чайник. Альпинист снял его и стал разливать по чашкам кипяток. Зыков обрадовался тому, что не забыл захватить для старика немного гостинцев из своего пайка. Он достал из вещмешка буханку черного хлеба, две банки консервов, пакетик с чайной заваркой и несколько колотых кусков сахара. Старик посмотрел на такое богатство, но отказываться не стал. Сказал только «спасибо» себе под нос и достал из ящика кухонного стола нож.
— Ну ты спрашивай, спрашивай, раз за помощью пришел, — нарезая хлеб и открывая консервы, сказал старик. — Небось время у тебя все по часам расписано. Это мне, старику, делать нечего. По мне, так я с тобой сутками чаи гонять могу. А то и чего покрепче, если располагаешь. Да только тебе недосуг, наверное. Так что говори.
— Я вот о чем хотел посоветоваться, Олег Петрович, — задумчиво сказал Зыков. — За время войны я видел у немцев горных егерей. Видел, какие у них ботинки с металлическими вставками на подошве и каблуках. Я там наверху, на скалах, нашел место, где лежал снайпер, который стрелял в нашего офицера, находившегося у госпиталя. Так вот, там на камнях он оставил царапины, когда укладывался, когда лежал и выжидал. Хорошие такие царапины. Такие можно только нашими «когтями» оставить. Это у него была не военная обувь, не трофейная. Это специальное альпинистское снаряжение.
— И о чем тебе это говорит, Пинкертон?
— Кто? — не понял Зыков.
— Пинкертон. Сыщик такой знаменитый американский. Не читал про такого? Еще в прошлом столетии жил. Ну да ладно. Ты рассказывай, рассказывай.
— Так вот я и подумал, что снаряжение он взял у кого-то из города. Оно, конечно, могло у него оказаться черт знает откуда, возможно, из другого города. Но всех версий я проверить не смогу. Поэтому хочу проверить одну и самую реальную. Он такие ботинки и «когти» к ним раздобыл в Новороссийске или в пригородах? Но вы сказали, что никого из альпинистов в городе не осталось.
— Верно, говорил такое, — Горячев поднял блюдце с налитым в него чаем и смачно отхлебнул. — Да только я же про людей говорил, а не про имущество.
— И что? — насторожился Зыков, чувствуя, что альпинист что-то знает и может помочь советом.
— Ну, что тебе сказать, — старик поставил блюдце и вытер вспотевшую шею старым рваным полотенцем. — Снаряжение дорого стоит, не у каждого оно было свое до войны. Да и альпинизмом занимались единицы. Я всех наперечет знал. В основном теплые вещи были свои у каждого. Ледорубы, горелки керосиновые. Две палатки на руках были. Это точно. А по большей части все, что денег больших стоило, приобреталось клубом. Где городские власти помогали, где мы сами скидывались и покупали. Вот клинья, карабины, веревки, это все общее было. Брали в клубе, когда на восхождение шли. Очередь была за ними. Тоже и с ботинками, «кошками». Ты видел, что от клуба осталось. Немчура растащила имущество. А что касаемо городских альпинистов, так из двенадцати человек восемь на фронте, воюют. Девчонка у нас была боевая. Анастасией ее звали. Она в госпитале работала, с госпиталем и ушла, когда сюда фашист пришел. Не видал я ее больше. Ну и еще трое. Я, значит, и двое постарше меня, ветераны.
— Живых вы их видели?
— Кузьмин погиб, наверное. Бомба в их многоквартирный дом попала на рассвете. Никто не успел выйти. Все под развалинами и погибли. Точно не могу сказать, но говорили так. Да и не видал я его больше. А вот Прохоренко Семена я встречал еще при немцах. С рынка он шел с тележкой. Остановились, поболтали. Он все на ноги жаловался. Помороженные они у него. Он у нас самый опытный был, в клубе председательствовал. У него свое снаряжение имелось. Привозил из-за границы. Он в международных командах на восхождения ходил.
— Олег Петрович, а адрес? Адрес Прохоренко у вас есть?
— Хм, — задумался старик. — Адрес, говоришь? А может, ты, Леша, и прав, можно его по адресу найти. Да только там сейчас черт ногу сломит — столько разрушений. Не найдешь ты, а я знаю, где его искать. Ну, почаевничали, и будет!
Горячев решительно поднялся из-за стола, перевернув чашку в блюдце вверх дном. Алексей тоже поспешно поднялся, поправляя портупею и разглаживая складки гимнастерки под ремнем. Вещмешок он пока решил оставить у Горячева дома. Старый альпинист снял с гвоздя ношеный латаный пиджачок, водрузил на голову кепку и повел лейтенанта через двор на зады, где имелась еще одна калитка, ведущая в соседний переулок. И снова перед глазами картина страшных разрушений. Центральные улицы уже расчистили, убрали обломки зданий с проезжей части, тротуаров. А здесь, в некогда тихих переулках, все еще завалено обломками, остатками зданий, чернеют следы пожаров. Из домов, которые уцелели хоть частично, в которых можно было как-то ютиться, остались единицы. Зыков и старый альпинист осторожно шли по протоптанной тропе среди развалин. Горячев не смотрел по сторонам. Или ему было до такой степени больно смотреть на эту картину страшных разрушений, человеческого горя, или он уже насмотрелся, его уже не пугало все это. Зачерствело все внутри от общего людского горя.
А вот Алексей смотрел, он постоянно крутил головой. В глаза бросались остатки стен, где в оконном проеме еще болталась на ветру занавеска или зеленый абажур виднелся среди кирпича. Раньше он висел под потолком над общим столом, где собиралась семья, а теперь… А вон кукла, придавленная кирпичом, вон плюшевый медвежонок с оторванной лапой. Жизни, судьбы — все разорвано в клочья, многое безвозвратно потеряно. «Какое же это страшное слово «навсегда», — неожиданно подумалось Алексею. — И дом можно отстроить заново, и город, и заводы. А вот вернуть близкого человека невозможно. И сколько их уже таких — потерянных навсегда, ушедших в небытие, оставшихся только в памяти?»
— Вон, видишь одноэтажный дом из красного кирпича? — указал рукой Горячев. — Тоже чудом уцелел. Только половину