— Не переживайте, — улыбнулась кассирша. — Мы называем это процессинговой конспирацией.
— Имеем налоговую, — весело добавил Тейн.
— Креста на вас нет, — послышался голос нового персонажа.
Наоки обернулась, но человек уже скрылся за матовой перегородкой соседнего бокса.
— Ефимыч, — Тейн погрозил в пустоту пальцем. — Сам не святой.
— Акстись, — добродушно буркнули в ответ. — Занимайся своими шекелями.
— Почем опиум для народа? — не удержался Тейн.
— Я на свечной заводик коплю, батенька.
Скинхед заржал, и перепалка прекратилась. Дальнейший разговор Наоки не интересовал. Из проема под окошком выехал лоток с деньгами. Купюры и блестящая монета. Девушка сгребла их в охапку и отступила назад, чтобы пересчитать. Сунула во внутренний карман пуховика, где уже хранилась карта, застегнула молнию. И потянула Тейна за рукав — мол, проходи.
Бессмысленный треп оборвался.
В операционном зале обнаружились мягкие кресла, диванчик и журнальный столик. Наоки забилась в угол, поближе к панорамному окну и радиатору отопления.
Стоп.
Панорамное окно?
Снаружи — обычная панелька. Ничего такого в глаза не бросается. Надо полагать, магия.
Любопытство взяло верх, и девушка достала из внутреннего кармана монетку. Принялась рассматривать. На советский пятак не похоже. Металл серебристый, на аверсе — профиль усатого мужика в очках. С выбритыми висками и торчащим на голове ирокезом. Мощно. Реверс почему-то с двуглавым орлом и отчеканенным на дореволюционный манер номиналом.
Монетка юркнула в карман.
С купюрами — еще веселее.
Наоки доводилось держать в руках банкноты советского образца. Там — сплошной Кремль, вожди пролетариата и улыбающийся Борис Волынов — первый человек в космосе. Федеративные Территории, чем бы они ни были, предпочитали размещать на своих деньгах достопримечательности. Например, Казанский собор в Ленинграде. Или Останкинская телебашня. Другие объекты девушка видела впервые — что, впрочем, не говорило об отсутствии этих локаций в ее реальности. Встречались номиналы по пять тысяч, что говорило о приличном уровне инфляции. В своем мире Наоки смогла бы обменять сто двадцать кусков максимум на пятьсот советских рубликов. Впрочем, иена укрепляется… А вишенка на торте — цвет денег. Федеративные рубли были преимущественно зелеными. Как доллары. Есть в этом своеобразная ирония судьбы.
Тейн устроился в кресле напротив.
Когда Наоки оторвалась от созерцания купюр, то встретилась с насмешливым взглядом ликвидатора.
— Что?
Зеленые рубли отправились в карман.
— Вижу, тебе понравились бумажки.
— Занятные.
Скинхед кивнул:
— Есть немного. Готова?
Они синхронно встали и направились к выходу. Наоки понимала, что видит Хабаровск в последний раз.
Терять ей нечего.
В жизни появился новый смысл.
Перебить всех, кто причастен к смерти брата.
Мрак в тоннеле
— Что мы здесь делаем? — не выдержала Наоки.
— По дороге расскажу. Не отставай.
Тейн выглядел как скромный работяга, которому стукнуло в голову отправиться путешествовать в дальние края. Крепкое, но слегка постаревшее тело, средний рост, короткая стрижка. Волосы соломенные, с небольшой проседью. Джинсовая бейсболка, надвинутая на глаза. Клетчатая рубашка с серым капюшоном. Потертые голубые джинсы, серые кроссовки. И рюкзак, висящий на одном плече.
У Наоки дела обстояли хуже.
Баул стал тяжелее благодаря «ашу» и дополнительному боекомплекту. «Вереск» и «Акела» улеглись в ростовой рюкзак. Девушка постоянно меняла руки, но баул изрядно раздражал. Вот что значит — отвыкнуть от дальних марш-бросков.
Они пробирались через толпу, запрудившую причалы Мурманска. Вернее — того, что осталось от Мурманска.
Утопия.
В файлах Тейна ее не было, так что пришлось узнавать о слое из рассказов ликвидатора. Пока они плыли на теплоходе из Хибин, Наоки выяснила прорву занимательных фактов.
Похоже, Утопия пережила глобальное потепление, причем таяние ледников здесь началось гораздо раньше, чем в других индустриальных срезах. К условному 2010 году, климат планеты необратимо изменился. Часть суши ушла под воду. Одни земли заросли джунглями и дикими чащами, другие превратились в степи или пустыни. У кого-то похолодало. Катаклизмы перекроили мировую политическую карту, радикально изменили человеческое сознание. Остановить тепловой апокалипсис удалось лишь одним способом — те, кто устоял в вихре перемен, перешли на зеленую энергетику.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
О Японии здесь начали забывать — острова погрузились в пучину Тихого океана. Советский Союз распался на пятнадцать республик, которые спустя четверть века объединились в государство под названием Федеративные Территории. Часть регионов, прилегающих к Северному Ледовитому океану, затонули. От Мурманской области остался крохотный архипелаг, между отдельными островками которого люди перемещались на медлительных «теплоходах». Собственно, теплоходами эти штуки называли по старинке. Двигатели работали от солнечных парусов, и лишь почтовые ракеты и военные корабли заправлялись водородным топливом.
Теплоход, на котором приплыла Наоки, вышел из порта Хибин ранним утром и прибыл в Мурманск после полудня. Девушку такая неспешность просто бесила — на машине расстояние в двести километров можно покрыть за три часа.
Прежде ей не доводилось бывать в Мурманске. Этот город имел стратегическое для Советов значение, и кого попало туда не пускали. Сергей как-то рассказывал, что стоит Мурманск на сопках, там резкие высотные перепады и «уступчатая» архитектура. Переменная этажность — в порядке вещей. Здесь, в утопическом срезе, мегаполис трансформировался до неузнаваемости. Долина Уюта, Промзона и примыкающие к Кольскому заливу территории скрылись под водой. Сопки уцелели и стали активно застраиваться, превратившись в автономные урбанистические островки. Эти районы были связаны между собой сетью мостов, по проливам курсировали речные трамвайчики, катера и паромы.
Северная Венеция.
Так теперь называли Мурманск.
От самой Венеции остались жалкие воспоминания. Ленинград тоже исчез.
Неизменными оставались исключительно башни Москвы.
В небе величественно скользил дирижабль.
Поравнявшись с Тейном, Наоки зашагала в сторону ближайшей станции скайвэя. Она крепко задумалась над изменениями, перекроившими облик Утопии. Мурманск был построен у Баренцева моря, это арктический город. Сергей говорил, что в мае тут вполне может выпасть снег. Итак, на дворе апрель. Дует теплый ветерок, ласково припекает солнышко, на деревьях распускаются почки. Днем — до плюс шестнадцати. По ночам наблюдаются заморозки, но их не сравнить со старой эпохой. До глобального потепления.
— Из тебя слова не вытянуть, — буркнула девушка.
— Потерпи, — бросил Тейн через плечо. — До отправления восемь минут.
В мире Наоки до скайвэя не додумались. Издалека она видела скоростные линии, напоминающие опоры железнодорожного моста. Линии протянулись по всем сопкам, вдоль них ползли компактные закругленные вагончики. Ползли — это, конечно, иллюзия. Капсулы разгонялись по рельсам балочной эстакады до ста пятидесяти километров в час — и это только в пределах городской черты. На загородных маршрутах скорость могла достигать пятисот километров.
Портовая суета осталась позади.
Тейн и Наоки приблизились к станции.
Здание в форме перевернутой буквы «П», которую насквозь пронзала эстакада. Закругленная полупрозрачная крыша держалась на металлических подпорках.
В автокассе на первом этаже станции они приобрели жетоны. Желтые пластиковые кругляши с латинской буквой «S». По рублю каждый.
— Наверх, — сказал ведун.
К станции тянулся ручеек пассажиров.
Металлическая лестница с обрезиненными ступеньками. Турникеты с приемными щелями. Зеленые и красные индикаторы. Как в метро. И непродолжительное ожидание на платформе второго этажа, продуваемой всеми ветрами. Несмотря на арктический климат, здесь было ощутимо жарче, чем в Хабе. Пришлось снять пуховик, шапку и шарф. Баул чуть ли по швам не трещит.