Читать интересную книгу Формула смерти - Андрей Воронин

– Что вы говорите! – всплеснула руками Вера Михайловна. – Вот уж не думала. Проходите к столу, чай уже готов.

И опять, как в прошлый раз, Глеб и вдова академика разговаривали. Преимущественно говорила женщина, Глеб лишь изредка задавал наводящие вопросы, он отлично исполнял роль журналиста.

– Я не в курсе научной деятельности мужа, я знаю о ней лишь вскользь.

– Скажите, Вера Михайловна, – Глеб взял вдову академика за руку, – ваш муж ничего не говорил о своем открытии?

– О каком? – вопрос на вопрос ответила вдова.

– Честно говоря, из записей я не очень понял, я не специалист, поэтому мне тяжело ориентироваться.

– У него много открытий, он пятьдесят лет занимался наукой, руководил лабораторией, институтом. Вы посмотрите научные публикации по его специальности, сколько повсюду ссылок на труды моего мужа! В каждой книге приводятся его цитаты.

– Да, я об этом знаю. Он с вами никогда не рассуждал о нравственности в науке?

– О нравственности? – Вера Михайловна задумалась, отставив чашку уже остывшего чая. – В последнее время он довольно часто упоминал о том, что ученые – как дети. Приводил в пример Эйнштейна, Бора, Кюри и еще называл дюжину фамилий великих ученых… Одних осуждал, другими восхищался. Лет семь назад, я помню этот день очень хорошо… Я его долго ждала. Он приехал поздно, возбужденный, взъерошенный, глаза горят, руки дрожат.

– И что же? – тихо спросил Сиверов.

– Он посадил меня напротив себя, сидел на том самом месте, где сейчас сидите вы, муж любил сидеть здесь, у окна. Он взял меня за руку и сказал, глядя в глаза: «Дорогая, я боюсь». Я спросила, чего он боится, а он пожал плечами, нервно хрустнул пальцами и, глядя поверх моей головы, произнес: «Я боюсь самого себя. Сегодня я получил ответ на вопрос, который мучил меня лет пятнадцать. Многие из моих учеников и коллег работали рядом, но они все владеют лишь кусочками, и сложить вместе все свои наработки никто из них не сможет, информация слишком разрозненная, слишком противоречивая. А я смог сложить ее воедино…»

– Ну и что?

– Молодец, – сказала я, а он покачал головой и, выпив рюмку коньяку, а это случалось с ним лишь в минуты сильнейшего волнения, сказал:

«Ты даже не можешь представить, как это страшно – то, что известно мне. Я уверен, что это известно лишь мне одному. Вера, я не знаю, что мне с этим делать, как поступить…»

– И вы ему что-то посоветовали, Вера Михайловна?

– Да. Только советом это назвать сложно. Я ему сказала: Борис, поступай так, как тебе подсказывает совесть. Наверное, целый месяц после того вечера он был молчалив. Подолгу сидел в кабинете, ничего не делая, даже скрипку в руки не брал. А потом как-то я уезжала к подруге, поднимаюсь по лестнице, слышу музыку. Тихо открыла дверь, вошла в квартиру. Муж стоял у окна и играл. Тогда я поняла, догадалась: он принял решение, которое уже не изменит.

– А в чем суть открытия, он не говорил?

– Нет, никогда. Я лишь поняла, что его открытие очень опасное.

– В каком смысле опасное?

– Вы же знаете, он долго работал на военные программы, работал в закрытых институтах над очень секретными программами. Может быть, сейчас они уже не представляют большой тайны, а тогда, я вам скажу…

– Догадываюсь, – произнес Сиверов.

– Он изменился, очень сильно изменился. Сделал несколько разработок по уничтожению бактериологического и химического оружия, под него дали большие деньги. Несколько раз он лично встречался с Михаилом Сергеевичем Горбачевым, с Борисом Николаевичем Ельциным. Он был, в отличие от многий ученых, востребованным и, несмотря на преклонные годы, активно работал. Но я вам скажу, он все время чего-то опасался.

– Я догадываюсь, – произнес Глеб. – Скажите, кто такой Н. Г.?

– Н. Г.? – женщина задумалась. – Наверное, Николай Горелов. На похоронах мужа он очень хорошо говорил о Борисе Исидоровиче.

– На похоронах все говорят о покойном хорошо или молчат. А кто такой А. Б.?

– Даже не знаю. С фамилией на букву "Б" близких друзей у Бориса не было. Борис Исидорович хоть и был человеком придирчивым и требовательным, но всегда оставался справедливым, этого у него не отнять. Он мог случайно обидеть, но затем отходил, извинялся всегда первым.

– Вера Михайловна, вы могли бы устроить мне встречу с Гореловым?

– Почему бы и нет? Думаю, Коленька не откажет. Извините, я его так называю по привычке. Он, конечно, человек уважаемый и известный ученый, вы мне простите такую фамильярность. Сейчас я ему позвоню, и он вас примет. Думаю, мне не откажет.

Вера Михайловна вернулась на кухню, держа в руках очки и блокнот в кожаной обложке. Она быстро нашла нужную страничку.

– Вот телефоны, рабочий и домашний, сейчас я ему позвоню. Когда вы хотите встретиться?

– В любое время.

– Сейчас попробую. Хотите, я приглашу его сюда? Он приедет, и вы у меня поговорите.

– Это будет удобно?

– Конечно, – сказала Вера Михайловна, – это меня ничуть не затруднит. Если хотите, я вас оставлю наедине.

Она взяла телефон, поставила аппарат на стол и по-стариковски медленно набрала номер.

– Николай Матвеевич? – произнесла она в трубку. – Добрый вам день, это Вера Михайловна.

– ..

– Ничего, уже лучше. Знаете, Николай, я ведь буду не одна, люди приходят. Хочу вас пригласить, если, конечно, это вас не затруднит.

– ..

– Давайте в конце недели?

– ..

– В семь? Спасибо. Конечно, в семь, – сказала Вера Михайловна и положила трубку. – Что это вы ничего не едите? – она принялась накладывать на тарелку Глеба куски пирога.

Простившись с Верой Михайловной, Глеб сбежал вниз, подошел к машине, осмотрелся по сторонам. Белая «Вольво» с темными стеклами проехала рядом с ним, проехала медленно. Глеб посмотрел на номер, запомнил его. Ничего подозрительного в автомобиле не было, машина как машина, таких в городе тысячи, но что-то заставило Сиверова напрячься, он и сам не мог четко определить что. Просто от машины, проехавшей в нескольких шагах рядом с ним, веяло чем-то недобрым, как от похоронного автобуса с черной полосой.

Сидя у себя за компьютером, Глеб узнал номер машины, узнал, на кого она зарегистрирована. Затем по картотеке МВД узнал и адрес владельца. Но это ему не дало ровным счетом ничего, машина числилась за неким Ивановым Павлом Сергеевичем, проживающим в Крылатском.

Несколько минут Сиверов разглядывал цветную фотографию владельца – за рулем сидел явно не он сам, а затем вновь принялся изучать записи академика Смоленского.

* * *

Плановая встреча с генералом Потапчуком была назначена на два часа дня. В это время Глеб обязан был находиться в условленном месте.

В Потапчуке сторонний наблюдатель вряд ли разглядел бы генерала ФСБ. Он выглядел как простой бодрый пенсионер с неплохим достатком: хороший костюм, добротный плащ, густые седые волосы, уложенные старательно и не без изящества. Со стороны "Потапчук напоминал университетского преподавателя: умный взгляд, спокойное лицо, в руках портфель.

Генерал взглянул на часы: было без трех минут два. Отворил тяжелую дверь подъезда и шагнул в полумрак, сухой и теплый. Огромная ребристая батарея парового отопления распростерлась над лестницей и дышала жаром, будто в ней тлели уголья. Над пустой банкой из-под кофе, стоявшей на подоконнике, вился синеватый дымок, кто-то из жильцов подъезда только что курил на лестнице.

«Хороший табак», – подумал Федор Филиппович, поднимаясь по ступеням.

Как и у всякого курильщика, завязавшего с вредной привычкой, у него обострилось обоняние. За дверями квартир шла обычная жизнь, звучала музыка, слышались детские голоса. В последние три дня генерал с удивлением ощутил, что здоровье возвращается к нему. То ли курил он мало, то ли дни выдались спокойные, но сердце уже не шалило, когда Федор Филиппович преодолел последний лестничный пролет.

Потапчук даже не успел прикоснуться к кнопке звонка, а Глеб уже распахнул дверь. Это было удивительно, ведь окна квартиры выходили на другую сторону дома, и видеть то, как генерал входит в подъезд, Сиверов не мог.

Глеб хитро улыбнулся и широким жестом пригласил Потапчука войти.

– Хороший кофе пьешь, – принюхался Федор Филиппович.

Кофеварка свистела, выдувая из своих недр последние капли священного для обоих мужчин напитка.

– Просчитался я, – произнес Сиверов.

– В каком смысле?

– Быстро вы поднялись. Я думал, встречу вас на площадке.

Потапчук повесил плащ на рогатую вешалку и прошел в большую светлую комнату. Ему здесь нравилось. Минимум мебели, много свободного пространства – ходи и думай. За столом Потапчуку думалось плохо, на ковре в кабинете он за годы службы протоптал себе хорошо видимую тропинку.

– Вы человек пунктуальный, и ровно без пятнадцати секунд два часа я открыл дверь.

Простое объяснение повеселило Федора Филипповича. Он даже не успел заметить, как перед ним на столе появилась тонкого фарфора чашечка, до краев наполненная густо заваренным кофе.