– Интересно, какая сейчас погода в Москве? – бросила я, наливая себе воды из-под крана. Андре глянул в свой телефон. В Москве было тепло и солнечно. Неужели сейчас во всем мире лето? Я хотела дождей, хотела бури.
– Почему ты отказался оперировать мою маму? Ты можешь мне объяснить?
– Боюсь, что нет.
– Ты мог заставить меня сходить с ума, заниматься полнейшим развратом на глазах у доброй сотни людей, но ты не можешь сказать мне, что не так с моей матерью? Это что, врачебная тайна? – Я подлетела к входной двери, используя минутное возмущение как предлог. Что угодно, только бы уйти и не начать умолять его оставить меня тут, в этой квартире, снова приковав к кровати. Андре шел за мной, не говоря ни слова. Я бежала по лестнице вниз, он шел спокойно, но финишировали мы вместе. Вышли и сели в его кабриолет. Я кусала губы, стараясь убедить себя, что все это ничего, ровным счетом ничего не значит. Я смогу, мне от него ничего не надо. Почему я не могла влюбиться в кого-нибудь попроще, с кем, по крайней мере, было бы легче расстаться?
– Не молчи, Даша, скажи что-нибудь…
– Хорошая погода, не правда ли? – произнесла я жеманным тоном, убирая волосы с глаз. В кабриолетах хорошо, когда есть солнцезащитные очки и косынка, а так волосы взлетают в разные стороны, норовя забиться в рот и в нос. Постоянное чувство, что я сейчас чихну. Впрочем, если бы ветер сменился и подул в обратную сторону, было бы намного лучше.
– Даша, птица моя, не надо. Я не знаю, что нам делать.
– Нам? Каким таким нам? – улыбнулась я с преувеличенным удивлением. – Никаких нас нет. Есть ты, есть я, есть моя мама и моя жизнь. А у тебя – своя.
– Не говори так.
– Хорошо, тогда я помолчу.
– Ты хочешь остаться? Останься.
– Я хочу кофе, – пробормотала я, когда кабриолет подъехал к гостинице. Швейцар сменился, этот, теперешний, кажется, был тут неделю назад. Впрочем, я не запомнила их лиц. Он раскрыл перед нами двери и кинул ключи от машины мальчишке-парковщику. Я шла быстро, не оглядываясь, желая, чтобы эта пытка поскорее кончилась и Андре наконец оставил меня. Я спешила приступить к болезненной терапии – немедленно начать забывать его, и вовсе не желала, чтобы он видел процесс выздоровления. Но Андре упрямо шел рядом. Мы зашли в лобби и поздоровались с портье, узнав, что мама все еще в номере и пока не выходила. Андре заказал мне кофе и круассан, а себе – травяной чай с сахаром.
– Мне, наверное, не стоит подниматься, – сказал он. – Лучше будет, если я увижу твою маму в клинике. Учитывая то, что она не имеет ни малейшего понятия о том, что есть между нами.
– Учитывая то, что между нами ничего нет, – добавила я, не смогла удержаться.
– Это совсем не так. Даша…
– Вот как? Тогда, если хочешь, давай поднимемся на лифте, и ты сможешь взломать еще какую-нибудь гардеробную, чтобы трахнуть меня там? А? Почему ты продолжаешь говорить о нас?
Я говорила куда громче, чем хотела, и люди на соседних диванчиках стали оглядываться на нас, смотря с осуждением – я портила им мирное летнее утро. Мне было плевать, Андре – тем более.
– Ты хочешь, чтобы я это сделал? Только скажи! А после ты снова сделаешь вид, что это ничего не значит? – спросил он так же громко. Я испугалась, что он приведет свою угрозу в исполнение, и замотала головой.
– Ну извини. Просто ты… – Я замолчала, потому что подошел официант. Он поставил передо мной чашку кофе, так демонстративно выражая протест против моего поведения, что мне стало смешно.
– Что я, птица? – грустно спросил он.
– Ты сводишь меня с ума, – сказала я. – Это, должно быть, звучит как пошлый комплимент из глупой книжки, но я имею в виду именно медицинское значение этих слов. Я чувствую, что схожу с ума. Я просто не узнаю себя. Мне все время кажется, что я лечу в пропасть, и при этом мне нравится туда лететь. Я перестала понимать, что хорошо, а что плохо. Может быть, мне и правда требуется помощь? Ты действуешь на меня, как… как дурман. Я боюсь не проснуться.
– Это как раз именно то, что хочет услышать любовник после ночи любви, – усмехнулся Андре, но в словах его звучала горечь. Я не стала с ним спорить. – Значит, ты хочешь, чтобы я ушел?
– Я хочу… – Я не стала продолжать. Допила кофе и, поднявшись, молча направилась к лифту. На этот раз Андре не стал меня удерживать. Я зашла в лифт и невольно, не в силах противиться панике уставилась в зеркало, пытаясь увидеть в нем отражение его фигуры. Но, кажется, он уже ушел. Впрочем, все это произошло быстро, двери лифта закрылись, и я осталась наконец, наедине с собой. Ну вот, сбылась мечта идиотки. Я прижалась лбом к стене лифта и закрыла глаза. Все, все. Хватит. Ты больше не должна видеться с ним, Даша. Ты – всего лишь листок на дереве, который немедленно сорвет и унесет в пучину, если ты поддашься порыву.
* * *
Мама сидела на кушетке в гостиной, уставившись на дверь так неподвижно, что я невольно вздрогнула, наткнувшись на этот взгляд. Она словно спала наяву, однако при виде меня тут же проснулась. Не найдя, что сказать, я просто зашла внутрь и прикрыла за собой дверь. Шторы в гостиной были плотно закрыты, и только настольная лампа давала слабый свет, едва освещая комнату. Я прикрыла ладонью глаза, позволяя им привыкнуть к сумеркам.
– Почему ты сидишь в темноте, мама? – спросила я ее, найдя наконец нейтральную фразу для начала разговора. Она не ответила, рассматривая меня так, словно видела впервые. Я заметила, что глаза у нее красные, наверное, она плакала. Обо мне? Не могла дозвониться? Да, верно, я же не предупредила ее, что ухожу, но ведь я и подумать не могла, что так проведу ночь. Впрочем, вряд ли она плакала обо мне. Может быть, ей сказали про операцию? Но никто не посмел бы сделать это в отсутствие Андре.
Ты где была? – спросила мама, и я снова вздрогнула от звука ее голоса. В нем было что-то новое, незнакомое для меня. Она говорила хрипло и слишком тихо, словно вспоминая, как комбинировать буквы.
– Что с тобой? Что-то случилось?
– Я боялась, что что-то случилось с тобой, – ответила она, но без обвинения, а, скорее, с тревогой в голосе. – Мне было страшно. Я вернулась в номер, потому что не хотела оставаться в клинике. Они сказали, что мне померещилось.
– Померещилось? Что именно? – Я раздернула занавески, и мама сощурилась, затем полезла в сумку за темными очками. Она нацепила их и теперь сидела посреди собственного номера в солнцезащитных очках, хотя солнечный свет на нее вовсе не падал.
– Где ты была? Где ты вообще проводишь ночи, Даша? Что происходит? – Ну наконец-то эти вопросы обрушились на меня, я ждала их уже целую неделю. Если человек за всю свою жизнь не совершил ни одной глупости, лимит доверия к нему так высок, что, хоть воруй на глазах у всех, никто не поверит. Ничего, мама, ничего не происходит. Я просто…