– Приходи в себя, мы почти приехали, – сказал он с нетипичной для него теплотой. – Платье цело? Тебе в нем еще выходить из машины.
– Ты шутишь? Я никуда не пойду, я останусь тут жить, – засмеялась я, оглядываясь по сторонам. Серебристые туфли я забросила под сиденье и уже давно сидела босой, упираясь ногами в пол машины – для баланса. Платье, задранное почти до талии, смялось. Сиденье было чуть влажным, на нем остался отпечаток моих ягодиц.
– О господи, – пробормотала я, пытаясь натянуть платье обратно. – К чему ты меня принудил.
– Не волнуйся, птица, все равно все эти люди смотрели не на тебя, а на автомобиль. Они любят этот кусок металла больше, чем женщину. Я не могу этого понять, если бы у меня был выбор, я бы гонял и гонял только на тебе.
– Серьезно? – ухмыльнулась я, не скрою, довольная его словами.
– Видела бы ты себя, – мечтательно пробормотал Андре. – Меня просто разрывает от эрекции.
– Значит, ты страдаешь? – рассмеялась я, поправляя сбившуюся прическу. Пэппи убила бы меня, если б увидела сейчас. Разрушенное творение ее рук, порочная женщина.
– Ты расскажешь мне, что чувствовала, о чем думала? У тебя было такое выражение лица…. Скажи, что ты моя! – потребовал он, и я растерялась от неожиданности.
– Разве для тебя так важно, чтобы я принадлежала тебе?
– Да.
– Как вещь? – нахмурилась я.
– Как трофей, если тебе так больше нравится. – И Андре обольстительно улыбнулся.
– Как сувенир, магнит на холодильник или игрушка. Тебе хочется иметь возможность меня сломать? – спросила я, когда машина остановилась. Нашего приезда явно ждали, мы пришли к финишу первыми, и то, как много было вспышек, все эти незнакомцы – густая, воющая от восторга толпа – я оказалась совсем не готова к этому. Толпа была разномастная, разряженная так, словно они явились не на улицу, а на самый настоящий бал. Золушек было мало, в основном дочери Мачехи. Женщины в длинных платьях громко смеялись, мужчины держали их бокалы и сумочки. Андре помог мне выйти, как галантный кавалер, а затем под улюлюканье толпы вдруг подхватил меня на руки и закружил на месте.
– Да, хочу сломать! – прошептал он мне в самое ухо, целуя, и закружил так, что я едва устояла на ногах, когда он опустил меня на землю. Тут вдруг я заметила, что все смотрят на меня, едва ли не показывая пальцем. Какой-то мужчина в наброшенном на плечи красном свитере расхохотался и бросил мне несколько слов, предлагая сигарету. Я шла сквозь неровный строй людей, как по горящим углям. Напрасно Андре обещал мне, что никто ничего не заметит, было понятно, что тут о моей эскападе известно всем. Ответ нашелся довольно быстро. В центре небольшой площади, на которой закончилась гонка, я увидела телевизор – огромную плазму, поделенную на восемь частей. В ярком свете ночных фонарей, каждый из квадратиков крутил свое видео, повторяя уже ставшие историей кадры.
Там был Гильермо, яростно выкручивающий руль. Там была вторая девушка, хлопающая в ладоши, там были улицы, повороты, разгоны, совершенные и заснятые на сумасшедшей скорости. Там была я – закрытые глаза, погруженное в себя выражение лица, пальцы на губах…. Да, Андре не соврал, нас снимали только с панели лобового стекла, но и этого оказалось достаточно, чтобы все глаза мужчин на площади были прикованы ко мне, пока шла гонка. Это и не удивительно. Хотя никто не понимал ни слова из нашего разговора, ибо говорили мы по-русски, но к чему слова, если достаточно только увидеть мои затуманенные глаза, и станет ясно, что я делала, о чем думала и почему закричала в конце, глупая опозоренная русалка. Я хотела превратиться в пену морскую, раствориться в ней.
– Почему ты не сказал мне, что это транслируют ПРЯМО СЕЙЧАС? – крикнула я, развернувшись к Андре, который, сукин сын, держался так, словно мы были не вместе. – Неужели ты хотел этого?
– Что тебе не нравится? – удивился он. – Ты произвела фурор.
– Фурор? – Я развернулась и едва не набросилась на него с кулаками. Толпа поддержала меня, они вполне одобряли идею продолжения спектакля. Что может быть лучше: теплая парижская ночь, сумасшедшие гонки на пустых улицах, эротическое шоу «от первого лица» и в конце потасовка героев. – Фурор? Завтра этот фурор покажут по новостям. Увидят мои друзья! Мои родные! Что подумает моя мама?
– Твоя мама ничего не подумает, она думает только о себе, – спокойно ответил Андре, схватив меня под локоть так крепко, что я вскрикнула от боли. – А что до того, как отнесутся к этому твои друзья – или твой Сережа, – так знай, ты моя. Единственное, что должно волновать тебя, моя девочка, это что подумаю о тебе я. А я в восхищении, я обожаю то, что ты сделала, то, как далеко ты зашла только потому, что я так хотел. Разве этого мало?
– Мало! – крикнула я так, что половина толпы сразу повернулась к нам. – И кто сказал тебе, что я – твоя? Думаешь, если я бормочу что-то в беспамятстве, это считается? Я ничья. Я – своя собственная. Я….
Но Андре тянул меня куда-то, уже не слушая. Я пыталась вырваться, хотя ни малейшего представления не имела, куда пойду – в рваном платье с голой спиной, без белья, без обуви. Я сбросила туфли и осталась босой, сделав попытку убежать, но Андре поймал меня и прижал к себе так сильно, что стало трудно дышать. Он держал меня и говорил что-то, а я била кулаками по его груди. Затем расплакалась.
* * *
Андре привез меня к себе домой против моей воли и втащил в квартиру. Всю дорогу, сидя в его машине, я то молчала, то материлась, то плакала и просила отвезти меня домой. В ту ночь я была совершенно готова уйти от него, это вдруг стало мне по силам, по крайней мере я так думала. Андре вел кабриолет молча, сидел мрачный, хмурый, все в той же пилотской форме, только иногда бросая на меня скользящие взгляды. Его задумчивые усталые темные глаза обжигали, как огонь. Только раз он прикрикнул на меня – когда я попыталась сбежать на светофоре. Я не знала, как открывается дверь, поэтому просто отстегнула ремень безопасности, пытаясь перелезть сверху. Андре пришлось тоже отстегнуться и втянуть меня обратно за ноги. Я извивалась, требуя отпустить меня, и клялась, что ненавижу Андре. Эта гонка подействовала на меня куда сильнее, чем я ожидала и чем ожидал сам Андре. Никогда еще я не чувствовала себя такой беспомощной и потерянной, как в ту ночь. Я потеряла одежду, имя, лицо и саму себя. У меня не осталось ничего, кроме порванного серебряного платья, но и его Андре отнял, как только мы пересекли порог его квартиры.
Было уж около трех часов ночи, когда он, даже не пытаясь достучаться до моего разума, стянул с меня платье, просто разрывая его, если я оказывала особенное сопротивление.