Читать интересную книгу Добро пожаловать в NHK! - Тацухико Такимото

Мне казалось, что стоило бы переспать с ней ещё пару раз. Но с другой стороны, мне казалось, что лучше было бы отказаться и от первого раза. Иногда я спрашиваю себя, что было бы правильней…

Ах…

Мы сидели в модном кафе в Сибуе, и я спросил её:

— Ну, что думаешь?

Я видел её впервые за последние несколько лет.

В прошлое воскресенье, ни с того ни с сего, у меня вдруг зазвонил телефон.

— Давай встретимся, — предложила она.

Нисколько не волнуясь, я вышел из дома.

Мы собирались встретиться возле статуи Майя. Там было многовато туристов, но поскольку мы и сами приехали из другого города, беды в этом не было. Едва мы поздоровались, она сказала:

— Я звонила тебе домой, Сато, чтобы раздобыть твои нынешние телефон и адрес, но твоя мама приняла меня за продавца и отнеслась к этому подозрительно.

— Ага, так часто бывает. Эти коммивояжеры притворяются одноклассниками и составляют каталог имён…

Было что–то печальное в том, что после нескольких лет разлуки мы сразу начали говорить о такой чепухе.

Память меня не подвела: всё–таки, она была красива. Поэтому я слегка нервничал. Кроме того, я страдал от агорафобии и боязни смотреть в глаза — расстройствами, нередкими у хикикомори. Даже когда мы зашли в кафе, я не переставая потел.

Сидя напротив окна, она помешивала ледяной кофе соломинкой:

— Как нынче поживаешь, Сато?

Я честно ответил ей, ничего не скрывая. На моём лице была улыбка.

Она засмеялась:

— Так и думала, что ты кончишь чем–то таким.

— О, да я уже четыре года взаперти, — хвастался я, — Я профессиональный хикикомори!

— Ты и сейчас боишься выходить на улицу?

Я кивнул.

— Ну, тогда я дам тебе кое–что полезное.

Она вытащила нечто, похожее на коробку таблеток, из своей маленькой сумочки и протянула мне несколько капсул:

— Это риталин.

— Что за риталин?

— Лекарство, что–то вроде стимулятора. Работает железно, как часы. С его помощью ты будешь полон энергии когда захочешь!

Даже столько лет спустя она осталась довольно странной девушкой. Думаю, она посещает двух – трёх психиатров. И всё же её забота меня тронула, так что я с благодарностью проглотил одну из этих сомнительных капсул.

После этого меня переполнила энергия. Да уж, дальше мы вели излишне жизнерадостную беседу.

— Ты был таким нормальным в старшей школе, Сато… Хотя нет, пожалуй, не был.

— А ты что поделываешь?

— Безработная.

— Окончила колледж, да?

— Ага, но сейчас нигде не работаю. Хотя скоро стану домохозяйкой.

— Хм, ты выходишь замуж?

Молодая жена, двадцать четыре года. Моэ моэ…

— Удивлён?

— Отчасти.

— Расстроен?

— Вовсе нет.

— Почему?

— А чего грустить?

Мы вышли из кафе. Она прыгала вокруг меня и заливисто смеялась.

Затем она сказала:

— Сейчас мне так хорошо.

Она хвасталась, что выходит замуж за трудолюбивого государственного служащего, богатого и в то же время симпатичного. Короче говоря, за наилучшего возможного кандидата!

— Не стоит слишком много об этом думать. Не стоит ломать голову над чересчур сложными вещами. Я счастлива.

Голос её был жизнерадостным; похоже, она тоже успела подлечиться своими таблетками.

Когда мы шли сквозь толпу людей, она сказала:

— Нужно было тогда встречаться с тобой. Я ведь тебе очень нравилась, Сато?

— Я просто хотел с кем–нибудь переспать.

— Прости меня, пожалуйста. Наверное, не стоило нам тратить день за днём на карты.

— То, что мы расстались вскоре после того единственного случая… мне было непросто перенести.

— Может, это я виновата, что ты стал хикикомори.

— Ерунда, тут нет никакой связи. Скорее, какая–то другая чудовищная…

— Чудовищная организация?

— Да, да, точно! Огромная дьявольская организация смешала меня с землёй.

— Слушай, и меня тоже! Дьявольская организация и у меня всё украла! Может, мне уже ничего и не остаётся…

Она вдруг сообщила, что беременна.

— Ого! Ну ты даёшь! Ты станешь мамой! — я был поражён.

— Потому я и выхожу замуж. Всё, я преуспела в жизни! Встала на правильный путь. Теперь остаётся только идти вперёд, до самого конца, по прямому пути, — она шагала быстро, примерно в метре впереди меня. Я не мог увидеть, какое выражение было у неё на лице, но судя по тону, она искренне радовалась. Она была счастлива. Должна была быть.

— Это прекрасно. Прекрасно. Прекрасно, — я повторил одно и то же трижды, чтобы отдать подобающие почести началу её новой жизни.

— Тебя это не огорчает, Сато? — она замерла на месте.

— Нет, не особо, — я тоже остановился.

— Не знаю, почему, но мне ужасно плохо.

Мы вышли на улицу, где стояло несколько гостиниц. Хотя до вечера ещё было далеко, тут гуляли влюбленные парочки. Я почувствовал лёгкий трепет волнения.

— Может, нам покрутить романчик, а? — спросила она с улыбкой.

— Роман с молодой женой! Прямо как в кино! — ещё сильнее оживился я.

— А то как–то нехорошо, я ведь отдалась тебе только раз.

Мы стояли перед входом в гостиницу, глядя друг на друга. Мне очень хотелось остаться там с ней.

Мы оба смеялись:

— Ты ведь теперь счастлива, да? — спросил я.

— Ага.

— Громадной организации теперь тебя не достать, да?

— Ага, — снова сказала она.

— Тогда я иду домой, — ссутулившись, я тут же тронулся с места.

Проходя мимо, я бросил на неё короткий взгляд. Она плакала. Это казалось невероятным. Разве сложно такой дружелюбной и милой девушке обрести жизнь, полную счастья, спокойствия и процветания? Кто угодно позавидовал бы ей. Она так красива, что могла бы жить без всяких забот.

На самом деле, ничто не спасает от бесконечной пустой депрессии. Люди могут пребывать в унынии или злиться. Но даже разгневайся они до такой степени, чтобы полезть в драку, им не с кем воевать. Огромная организация… они хотели бы, чтобы существовала такая огромная, злая организация. Мы мечтаем об этом…

Ужасные вещи творятся в этом мире. Сложные, беспорядочные, жестокие и непостижимые вещи, беды и горести переполняют его.

Моя знакомая рассказала мне, что её друг по колледжу покончил жизнь самоубийством, оставив дурацкую записку, в которой было сказано что–то вроде: «Мечты и любовь разрушены, осталось лишь умереть». Бывший одноклассник из начальной школы женился и развёлся. Теперь Ямада растил двух детей и седел, её это забавляло. Казуми, жившая с кем–то в гражданском браке, вернулась домой к родителям. Юске, мечтавший стать государственным служащим, провалил экзамен. А мечты Ямазаки, делавшего эротическую игру, были разрушены до основания.

— Это проверка моего таланта. Дело тут не в эротической игре, просто я хочу… я хочу сделать что–нибудь! — возглашал он, запьянев от саке, когда судьба его уже была решена: ему суждено было управляться с молочной фермой и гоняться за коровами. Я не знал, каким образом ему избежать этой участи.

На вечеринках и встречах выпускников все смеялись и веселились до упаду. Да и караоке — это было здорово. Все расходились довольными, и будущее казалось прекрасным: нам всё по плечу! Нас ничто не остановит! Счастье в наших руках!

Всё это было верно, но медленно, очень медленно, с такой малой скоростью, что мы даже не замечали, у нас кончался запал. Мы ничего не могли поделать, даже в минуты бед, слёз и отчаяния. Каждый рано или поздно сталкивался с чем–нибудь ужасным. Единственное различие было в том, чуть раньше или чуть позже это случалось, — но, в конечном счете, все мы оказывались в какой–нибудь чудовищно невыносимой ситуации.

Я боялся. Я боялся множества всяких вещей.

Я размышлял о своей школьной подруге. Не стоит, я никудышный парень. Я в пять сотен раз хуже, чем государственный служащий, которого ты себе подцепила. Я ничем не могу тебе помочь. Мне ужасно хотелось пойти с тобой в гостиницу, но тебе же потом было бы хуже. Я не притворялся крутым, ничего подобного. Ах, мне так хотелось закрутить с тобой роман. Но это невозможно. Дураку ясно, что невозможно. Безнадёжному хикикомори вроде меня, неспособному позаботиться даже о себе, не под силу подарить тебе счастье.

Ох, как бы я хотел стать сильным, стать человеком, на которого можно было бы положиться; таким, который делал бы мир светлее одним своим присутствием. Я хотел бы нести в мир счастье. Однако правда в том, что я хикикомори — хикикомори, страшащийся мира за стенами квартиры.

Я не знаю, почему, но я испуган, испуган настолько, что не могу ничего поделать.