ты будешь врать каждому встречному, ты скоро запутаешься в собственной лжи. Городок ведь маленький. Все всё про всех знают.
— Но ты же сам хотел, чтобы я представлялась кем-нибудь другим. Это ты все время твердишь: «Правда открывает врата опасности».
На это ему нечего сказать.
— Не ври хотя бы про рак. И скажи ему, что я не твой муж. — Он протягивает мне корнфлекс, банки с тушеными бобами, хлеб, спагетти, смесь для приготовления шоколадного торта и зеленый пищевой краситель.
— А что же я должна ему сказать?
— Скажи, что я помогаю тебе по дому. Или что я твой дядя. Или сутенер. — Герцог Иоркумский начинает увиваться вокруг его ног, но Скантс сердито отодвигает его в сторону.
— Он мне не поверит.
— Не вижу никакой причины тебе не верить. Ведь поверил же он твоей истории про рак?
— Ой, а ты не купил бумажные полотенца с картинками из «Истории игрушек»?
— Нет.
— Но почему?
— Потому что тебе уже двадцать восемь. Поставить чайник?
— Я возьму сок. — Я открываю упаковку «Кит-Кат», отламываю крайний батончик, обкусываю шоколад с наружного края, затем с обоих концов, затем сверху, а потом разделяю вафли и запихиваю их в рот, ожидая, пока они размякнут.
Скантс продолжает хмуриться, доставая из коробки пакетик чая. Я уж и не помню, когда в последний раз видела его улыбающимся. Кажется, с тех пор, как он приходил в последний раз, меж его бровей пролегла еще одна морщина.
— Не хочешь чего-нибудь поесть? — спрашиваю я, но тут Граф Грей запрыгивает на сушилку для посуды и начинает лакать из блюдца вчерашнее молоко.
— Нет уж, спасибо, — Скантс бросает на меня взгляд, призванный показать, что он не одобряет, когда кошки бродят по столам. Он ужасно боится микробов, предпочитает максимально сухую пищу, никогда не ест овощей и не изучает меню. Наверное, это у него такая фобия. Он даже сказал однажды, что с удовольствием получал бы все необходимое через капельницу.
— Когда уже поменяют этот линолеум на полу? Он выглядит ужасно.
— Я просила хозяина квартиры, когда переехала сюда, но он ответил, что это может подождать. Заказала коврик, чтобы прикрыть это безобразие, но он еще не пришел.
— Здесь просто ходить опасно. Он ведь даже не прилегает к полу.
Я не отвечаю. Ничего не понимаю в линолеуме, и потом, мы ведь собирались говорить вовсе не об этом. Сколько можно ходить вокруг да около.
— Что случилось на этот раз? — спрашивает он, когда чайник закипает. — Ты сказала, что получила что-то по почте?
Достаю из-под раковины конверт и протягиваю ему. Он с недоумением открывает его.
— Каталог?
— Может быть, тебе стоит надеть перчатки? На конверте могут остаться отпечатки пальцев.
— Ну да. Твоего почтальона и еще нескольких десятков людей, работающих на почте.
— Но я его не заказывала. Ты только посмотри, что это за каталог!
Он обводит взглядом комнату — горы журналов, газет, рекламных буклетов и нераспечатанных конвертов.
— У тебя тут полно каталогов.
— Только каталоги игрушек и художественных принадлежностей. Мне нужны были блестки, чтобы сделать открытки к Рождеству. И потом, как я могла забыть, что заказала каталог гробов?
— Уж ты-то точно могла забыть.
— Я не заказывала этот каталог, Скантс. Говорю тебе совершенно серьезно.
— Ты могла подписаться на что-то, а они могли продать твой адрес другим компаниям, и одна из них прислала тебе этот каталог.
Я качаю головой.
— На прошлой неделе, когда я ходила в салон красоты, чтобы прокрасить корни, туда зашли трое мужчин. Я узнала их. Точнее, узнала одного из них. Узнала его смех. Это были они, Скантс. Три поросенка.
— Мы уже говорили об этом, — снова хмурится Скантс.
— Я знаю. Но за неделю на моем автоответчике появилось два бессловесных сообщения. Я постоянно чувствую, что за мной наблюдают, а тут еще эта троица…
— Зачем ты вообще потащилась в этот салон красоты? Ведь я посылаю тебе наборы каждые шесть недель. Ты что, не получила их?
— Получить-то я их получила, но я уже больше не могу делать это сама. Это так неудобно — наклоняться над ванной, и у меня получается не так хорошо. Мне хотелось хотя бы раз сделать все как полагается.
— Ну ладно, но ведь это могли быть и не они. Или не он — тот, который смеялся. Готов побиться об заклад, что все это плоды твоего воображения.
— Но я точно узнала его смех, и у него соломенные волосы. Может, он теперь в другой банде.
Но Скантса не так-то легко убедить. Он спихивает Королеву Джорджину с кучи чистого белья, где она устроилась вздремнуть, и усаживается на диван.
— Опять ты воюешь с ветряными мельницами.
Не понимаю, что он имеет в виду, но присаживаюсь рядом с ним на диван и перевожу дыхание. Мне совершенно не хотелось произносить это вслух, и Скантс это прекрасно знает.
— Я думаю, что эти трое убили моего отца.
— Нет, — резко отвечает он, прихлебывая слишком горячий чай.
— Но…
— Я уже говорил тебе это десять раз. Я знаю, что с ними стало. Моя работа в том и состоит, чтобы следить за тем, не угрожает ли тебе что-нибудь. Двое из них сейчас в тюрьме, а третий умер в больнице от сепсиса, когда ему удаляли часть желчного пузыря, поврежденного во время драки. У меня все на учете.
— Ты говорил, что в банде было десять человек. Это могли быть трое других.
— Но если это были другие, не те, которые убили твоего отца, кто же тогда тот мужчина, который смеялся?
— Я не знаю, но…
— Они все на учете, Джоан. Банда распалась. Тебе ничего не угрожает. Мы заглядываем под каждый камешек. Я, отдел по борьбе с организованной преступностью, даже пограничники. Мы бы знали, если бы кто-нибудь проскользнул через сеть. Поверь мне.
— Тогда почему я все еще здесь? Почему я не могу вернуться к моей прежней жизни?
— Ты здесь, потому что ты под защитой. А для этого нужно, чтобы ты была здесь. Ты не можешь просто расслабиться и быть счастливой?
— Нет, — отвечаю я, качая головой. — Я хочу быть кем-нибудь другим. Джоан Хейнс мне больше не подходит. И жить я здесь больше не могу. Я не вписываюсь.
— Так ты ведь почти и не пыталась, разве не так?
— Если я говорю тебе, что что-то происходит, ты должен относиться к этому серьезно. Защищать меня — твоя прямая обязанность. Мне страшно, Скантс. Я здесь совсем одна.
Он чешет веко. Не думаю, что в этом была необходимость, но он никак больше не