может выразить свое неудовольствие.
— За восемь лет ты сменила четыре имени. Ты была Энн Хилсом, Мелани Смит, Клер Прайс, а теперь ты — Джоан Хейнс…
— Я знаю.
— …и каждый раз ты говорила, что кто-то криво на тебя посмотрел, или ты уверена, что видела Трех поросят, или как-то еще убеждала власти, что находишься в опасности.
— Мужчина в Ливерпуле плеснул мне в лицо кислотой.
— Неправда. Какой-то пьяный кинул в воздух банку с пивом, когда Ливерпуль побил Дортмунд 3:0 в Лиге чемпионов. Ты просто оказалась рядом. Никакой кислотой там и не пахло. Все проверено.
— Это могла быть кислота.
— Могла. Но не была. Я не могу в пятый раз подавать заявление и просить выдать тебе новые документы только потому, что ты получила этот каталог и «как бы опознала» трех мужиков. Да меня просто высмеют.
Я пересаживаюсь на кресло прямо напротив него, чтобы он не мог уклониться от моего взгляда.
— Я узнала его смех, Скантс. Ты ведь сам сказал после Скарборо, что я должна сразу звонить тебе, если увижу или услышу что-либо подозрительное.
— В Скарборо на тебя напали. Но это случилось восемь лет назад, и с тех пор все было тихо. — Мне хочется заплакать, но я стараюсь держать себя в руках. — А этот каталог ничего не доказывает.
— Но ведь он для мертвых, — говорю я и поправляюсь: — Даже хуже. Для почти мертвых.
И тут я чувствую запах — от него пахнет виски. Словно осознав, что я догадалась, он отодвигается подальше.
— Перестань морочить мне голову, Джоан. Ты ведь знаешь, что я терпеть этого не могу.
— Даже и не думаю.
— Эти трое сказали что-нибудь? Как-нибудь намекнули, что знают тебя?
— Один из них открыл передо мной дверь и сказал: «Осторожнее, не споткнитесь». И мне показалось, что у него бристольский выговор.
Скантс шумно вздыхает.
— Давай так. Если бы тебе бросили кирпич в окно, я бы организовал твой переезд за один час. Я могу что-то сделать, если кто-нибудь попытается взломать твою дверь или оставит зажженный фейерверк в почтовом ящике. Но смех, подозрительный выговор, всякий мусор по почте? — Он качает головой. — Твоя кнопка экстренного вызова теперь работает, правда?
— Да, с первого раза даже не смогли нормально установить.
— И ты была уверена, что парень, который пришел ее устанавливать, нарочно не подключил провод. Я уже это слышал.
Эмили завозилась в своей кроватке, и я иду в спальню, чтобы взять ее на руки. Вернувшись, я протягиваю Скантсу вчерашнюю газету. Поначалу он выгладит совершенно сбитым с толку, но потом замечает заголовок на первой полосе «Смертьучительницы в отеле на набережной: она была задушена».
— Это там, где ты работаешь? — хмурится он.
— Я видела тело до того, как прибыла полиция. Ее задушили, как и моего отца. На шее остались синяки. И она выглядела совсем как я — голубые глаза, рыжие волосы, тот же возраст.
— Это ты ее нашла?
— Нет. Но я видела ее до того, как они ее забрали. Ты не можешь сказать, что я это придумала или что это простое совпадение. Мне нужна охрана.
— Тебе было отказано в охране, потому что ты относишься к категории невысокого риска. Шансы, что тебя кто-нибудь узнает, практически нулевые, потому что за восемнадцать лет ты сильно изменилась. Так что это, — он делает неопределенный жест рукой в сторону газеты, лежащей на журнальном столике, — не имеет к тебе никакого отношения.
Я удаляюсь в кухню, чтобы протереть столешницу и сложить кульки, и замечаю, что он снова смотрит на счастливое лицо Тессы, взятое с ее страницы в «Фейсбуке». Мне хочется верить его словам, но теперь я вижу, что он и сам не уверен в них. Это видно по его глазам.
— Я знаю, что раньше часто лгала, — говорю я.
— Ты и сейчас все время лжешь, — говорит он, складывая газету и возвращаясь к своему чаю. — Ты выросла во лжи. Твоя придумка с раком — это только вершина айсберга.
— Но я ведь не лгу, говоря о странных телефонных звонках, каталоге гробов и моем ощущении, что за мной все время следят. А вот теперь еще и Тесса Шарп. Никакая краска в мире не может скрыть того факта, что я рыжая. И у меня тоже голубые глаза. Они искали меня. — Я опираюсь на стиральную машину. — Скантс, я хочу домой.
Его кислая улыбка полностью исчезает.
— Ты и так дома.
— Это не дом. Моим домом был наш с Фой замок.
Я смотрю на него и вижу, что он пытается незаметно налить в чай виски из фляжки, которую достал из внутреннего кармана пальто. Поняв, что я заметила это, Скантс молча кладет фляжку в карман и делает вид, что разглядывает мои вещи, развешанные на сушилке.
— Вешай лучше снаружи. Это никуда не годится — сушить белье в квартире.
— Я хочу домой, Скантс.
Он со стуком ставит кружку на журнальный столик, подходит к сушилке и, ни слова не говоря, начинает сваливать стирку в неряшливую кучу на диване.
— Ты собираешься все перегладить? А утюг у тебя есть? Если нет, я уверен, что они выделят на него деньги.
— Я хочу, чтобы мне вернули мое прежнее имя.
— Я могу одолжить тебе утюг, пока ты не купишь свой.
— Я была счастлива, когда меня звали тем именем. Я ведь ничего не забыла. Прошло не так много времени. Только тогда я и была счастлива. Я хочу все вернуть обратно.
Скантс не смотрит в мою сторону. Я вижу, что он сердится все сильнее, потому что, покончив с вещами, принимается аккуратно складывать коробочки с дисками, разбросанные на полу перед телевизором.
Я стою у стола, прижимая теплую головку Эмили к своей шее.
— Во время вчерашней утренней программы кто-то из телезрителей позвонил с вопросом о том, как иногда полезно возвращаться назад в…
В следующее мгновение я вижу направленный на меня палец Скантса.
— Я больше не хочу об этом говорить! Ты слышишь меня? — Комната наполняется парами виски. Мы оба знаем об этом, но, похоже, ему уже все равно. — Ты же знаешь, что правда открывает врата опасности. Ты ведь не была в Карю, нет?
— Нет. Клянусь.
— Имей в виду, если ты покажешься там — все кончено. Они заберут у тебя и эту квартиру, и кнопку экстренного вызова, и больше ничего и никогда не дадут:
— Я знаю об этом. Ты постоянно напоминаешь. Но, может быть, можно…
— Твое имя Джоан Элизабет Хейнс, и точка.
— Я все время забываю об этом, — говорю