милорд. Якорь бросим в Порт-оф-Спейне в две склянки послеполуденной вахты, милорд.
– Спасибо, мистер Джерард. – Медленно, с усилием произнесенные слова звучали холодно. – Передайте мистеру Харкорту мои приветствия и скажите, что я со всем согласен.
– Есть, милорд. Поскольку это первый заход вашего флага в Порт-оф-Спейн, то надо обменяться салютами.
– Очень хорошо.
– Губернатор стоит выше вас по рангу, милорд, так что первый визит за вашей милостью. Прикажете его известить?
– Спасибо, мистер Джерард. Буду премного обязан.
Эту пытку еще предстоит вынести. Надо привести себя в должный вид – нельзя выходить на палубу немытым и нечесаным. Никуда не денешься – надо бриться и слушать болтовню Джайлса.
– Пресная вода, милорд, – объявил Джайлс, внося дымящийся котелок. – Капитан разрешил, все равно мы сегодня заправляемся водой.
Каким наслаждением, какой светлой радостью было бы в иных обстоятельствах умыться пресной водой – но он не радовался. Радостно было бы стоять на палубе, покуда «Краб» проходит Драконьей Пастью, разглядывать незнакомый пейзаж – но и это не утешало. Радость могли бы доставить чистое белье и даже жесткий крахмальный галстук, даже лента, звезда и шпага с золотым эфесом. Как радовали бы его тринадцать залпов с берега и ответные выстрелы «Краба» – но радости не было, только мучительная мысль, что никогда больше пушки не будут палить в его честь, что никогда команда не вытянется по струнке, провожая его с корабля. Все равно нельзя раскисать. Надо расправить плечи и ступать твердо. Он даже заморгал, удерживая слезы, – он не расплачется, словно сентиментальный французишка. Небо над головой было синее-синее – лучше б ему быть черным.
Губернатор оказался грузным генерал-майором, тоже при орденской ленте со звездой. Всю официальную часть он простоял навытяжку и расслабился, стоило им остаться наедине.
– Отлично, что вы к нам заглянули, милорд. Прошу садиться. Надеюсь, в этом кресле вам будет удобно. Херес вполне сносный. Налить вашей милости бокал?
Не дожидаясь ответа, он налил.
– Кстати, милорд, слышали новость? Бони преставился.
Хорнблауэр остался стоять. Он собирался отказаться от хереса – губернатор не стал бы пить с уличенным лжецом. Теперь он с размаху сел и машинально взял предложенный бокал. В ответ на сообщенную губернатором новость он только крякнул.
– Да, – продолжал губернатор. – Умер три недели назад на острове Святой Елены. Там его и похоронили. Вам дурно, милорд?
– Ничуть, спасибо, – отвечал Хорнблауэр.
Прохладная затемненная комната плыла перед глазами. Придя в себя, он вспомнил святую Елизавету Венгерскую. Вопреки строгому запрету мужа, она несла бедным еду – полный фартук хлеба, – и муж ее заметил.
– Что у тебя в фартуке? – спросил он.
– Розы, – солгала святая Елизавета.
– Покажи, – приказал муж.
Святая Елизавета развернула – полный фартук роз.
Жизнь начинается снова, подумал Хорнблауэр.
«Звезда юга»
Нет лучше места для катания на яхте, чем здесь, на самом краю тропического пояса, где над безбрежным атлантическим простором пассат дует в полную силу, – так внезапно подумалось Хорнблауэру. Для него это и впрямь была не более чем морская прогулка. Лишь недавно он пережил тяжелейшее душевное испытание, когда будущее всего мира зависело от него; в сравнении с этим обязанности главнокомандующего Вест-Индским флотом представлялись сущим пустяком. Он стоял на шканцах фрегата его величества «Клоринда», купаясь в утреннем солнце. «Клоринда» шла в бейдевинд под умеренными парусами, палуба привычно качалась под ногами, пассат ревел в ушах. Тени от натянутых снастей скользили по палубе; когда «Клоринда» кренилась вбок, к только что вставшему солнцу, тени выбленок бизань-вант быстрой чередой пробегали по глазам, гипнотически усиливая ощущение, что жизнь прекрасна. Быть главнокомандующим, у которого всех забот – работорговцы, пираты и хитросплетения карибской политики, – счастье, какого не ведал ни один император или даже поэт. Босоногие матросы, драящие палубу, смеялись и перешучивались, брызги над наветренной скулой вспыхивали радугой, и Хорнблауэр мог потребовать завтрак, когда захочет, – стоять на шканцах и оттягивать удовольствие было почему-то особенно приятно.
Появление на шканцах капитана сэра Томаса Фелла несколько подпортило картину. Сэр Томас, угрюмый человек с длинным худым лицом, считал своим долгом развлекать адмирала вежливой беседой и не мог представить, что в его обществе не нуждаются.
– Доброе утро, милорд, – сказал капитан, отдавая честь.
– Доброе утро, сэр Томас. – Хорнблауэр тоже коснулся рукой треуголки.
– Славное утро, милорд.
– О да.
Сэр Томас обвел корабль капитанским взглядом: сперва палубы, затем паруса и такелаж – и наконец повернулся назад, туда, где за кормой на горизонте еле-еле угадывались очертания Пуэрто-Рико. Хорнблауэр внезапно понял, что очень хочет есть, и тут же сообразил, что не может исполнить свое желание сию же минуту. Вежливость ставит границы даже главнокомандующему – во всяком случае, ставила границы ему. Он не мог уйти в каюту, не обменявшись с Феллом еще несколькими фразами.
– Может быть, сегодня нам наконец кто-нибудь попадется, – сказал Фелл, и оба при этих словах непроизвольно подняли глаза к дозорному на головокружительной высоте грот-брам-стеньги салинга.
– Будем надеяться, – ответил Хорнблауэр и, потому что так и не сумел проникнуться к сэру Томасу приязнью, а еще потому что меньше всего хотел обсуждать до завтрака технические подробности, продолжил, дабы не выдать своих чувств: – Весьма вероятно.
– Испанцы постараются доставить весь груз до того, как конвенция вступит в силу, – сказал Фелл.
– Да, так мы предположили, – согласился Хорнблауэр.