ключ, за которым пришли.
Орать, привлекая внимание Чумпа, и даже кидаться в него чем-либо твердым показалось неразумно. Хастред подхватил один из листов, наскоро с большим опытом сложил из него подобие крылатого существа (что только не научишься делать с бумагой, когда писанина заходит в тупик, вы б знали) и запулил в чумпов загривок. Поделка, как собственно и все, что когда-либо выходило из союза Хастреда с бумагой, оказалась вкривь и вкось и полетела дивным зигзагом, попала не в Чумпа, а в манекен, облаченный в парадные доспехи, в добрых трех шагах от ущельника. Чумп недоуменно глянул на манекен, на застрявшего в нем бумажного уродца, оглянулся на Хастреда и, кажется, впервые за долгое время облегченно выдохнул, увидев гордо выставленный вперед ключ. Надо думать, он уже (если не с самого начала) морально готовился к тому, что слинявший кнез прихватил с собой из всех своих сокровищ именно эту никчемушку — с гоблинским-то везением такое вполне могло приключиться. Сделал знак — убрать понадежнее, и своей неслышной поступью двинулся к рыцарю. Тот, конечно, заметил гоблина не раньше, чем на того упала полоска света от дверного зазора, от неожиданности дернулся, взмахнул руками, Чумп вынужденно схватился за его руку с клинком и удержал ее от слишком энергичного жеста, которым бы наверняка что-нибудь да было обрушено.
Далее состоялась замечательная сцена, живо напомнившая Хастреду выступление кранцузских мимов — дуралеев, которые полагают, что отказ от говорения на их щебечущем языке делает их потешнее.
Чумп: показывает скрещенные руки. «Мы здесь закончили». Кивает головой в сторону выхода. «Давай убираться».
Напукон: сурово мотает головой. «Нет». Тычет пальцем в подсвеченную дверь. «Туда».
Чумп: обводит пальцем периметр двери. «Посмотри на это». Тычет пальцем в ту сторону, заносит карикатурно сжатые кулаки. «Там нас наверняка ждут наготове».
Напукон: стучит себя кулаком в грудь. «Я готов». Указывает пальцем на модный врезной замок, в отличие от навесного на прошлой двери, доступный к отпиранию с обеих сторон. «Открывай, обещал».
Чумп: крутит пальцем у виска. «Сэр рыцарь, вам надлежит передумать».
Напукон: отчаянно жестикулирует, да так, что Хастред не разобрал ни единого отдельного жеста, зато в целом интерпретировал сводный смысл пантомимы как «Хрен там».
Чумп:...
- Да сколько ж можно-то, - подчеркнуто завышенным, чтобы сквозь дверь донеслось, голосом кнеза Габриила возмутились из-за двери. - Вот же пошли деликатные злоумышленники, дверь открыть не способны. Сделайте одолжение, милостивые судари, просто толкните, там не заперто.
Чумп в один миг тревожно нахохлился, весь сжался, а бестрепетный Напукон тут же лихо пихнул дверь рукой, отворяя ее, и вывернулся в кнезову опочивальню.
Что ж, в площадях кнез себя не стеснял, спальня была размером хоть и поменьше его обеденного зала, но ненамного. Уставлена богато, даже чересчур — и не аляповато, как любят украшаться периферийные ухари, а со вполне ощутимым стилем старой Гавропы. Однотонное светлое дерево повсюду, длинноворсные ковры на полу, кровать персоны на четыре ажно с балдахином. Кнегини не приключилось, видимо, удалили во избежание. Зато был сам кнез, уверенно стоящий у дальней стены с руками, сцепленными на поясе, и по левую руку от него сильно изукрашенный Иохим. Из-под повязок сверкал один глаз, второй был замотан наглухо, но любимую шапку кнежий муж нахлобучить не преминул. Саблю он держал, выставив перед собой в боевой готовности, и даже кнез, ранее в милитаризме не замеченный, на поясе в этот раз имел какой-то клинок подлиннее кинжала — разобрать точнее мешали кнезовы богатые одежды.
Чумп дернулся было за косяк, как наверняка бы сделал, если бы рыцарь уже не спалил его, чересчур поспешно открыв дверь, но рассудил, что поздно уже шустрить, и остался на месте, опустив руки вдоль тела, поближе к кинжальным рукоятям. Хастред тоже выступил из-за столов и подтянулся к нему, держа в опущенной руке недобро потяжелевший бердыш, склоненный пером в сторону противника — пока что почти без угрозы, вроде как случайно.
- Что ж, вас я ждал, судари гоблины, - с удовлетворением объявил Габриил, ухмыляясь так, словно бы не против отменных головорезов оказался с покалеченным наперсником, а минимум на драконе прилетел разгонять мирную демонстрацию. - Очень уж ушлые вы, как увидел, сразу смекнул, что с вами будет много интересного. А вы, сэр рыцарь, удивить сумели. Я-то, чего греха таить, не ждал вас вовсе увидеть живым, но уж если выкрутились, к чему от добра добра искать? Ехали бы своею дорогой, жизнью наслаждались.
Напукон, набычившись, поднял гроссмессер и указал им на кнеза.
- Кнез Габриил! Ваше поведение роняет честь уссурского благородного сословия, а покушение на посланника тиуна...
- А чего это вы моим сапогам обвинение предъявляете? - издевательски перебил кнез, продолжая кривить лицо в усмешке. - В глаза, сударь, потрудитесь в самые глаза!
Рыцарь гордо вскинул голову и открыл было рот...
И закрыл его.
И застыл.
Какое-то время они с кнезом таращились друг на друга, потом кнез удовлетворенно кивнул и перевел взгляд на Чумпа, небезосновательно сочтя его наиболее опасным из двух. Чумп напряженно выпрямился, сузил глаза, возникло ощущение, что происходит что-то вроде незримого перетягивания каната. Иохим трепетал, скаля выщербленные зубы, Напукон высился застывшей глыбой. Очень некрасиво ситуация разворачивалась, и Хастред, в чьи планы так-то не входило кого-либо еще лишать жизни в ходе кражи со взломом (не то чтобы он собирался в рыцари, но согласитесь, есть разница между битвой за свою жизнь и плохо рассчитанным преступлением) начал терять терпение. Еще больше опустил бердыш, держа его теперь почти горизонтально, нацеленным в кнеза для сильной колющей атаки...
А потом кнез удивленно сморгнул и отлепил глаза от Чумпа.
- Ну что ж, - промолвил он слегка изломавшимся голосом. - Кажется, это все усложняет. Иохим, будь добр.
Габриил неторопливо оттянул левый рукав к локтю. Хастред краем глаза проверил Чумпа — по виску того ползла холодная капля пота, и он не двигался, но это была явно не безвольная обездвиженность Напукона, а настороженная неподвижность хищника, готового сорваться с места при первом признаке удачного исхода. Кнез, поджав губы, отвел оголенную руку влево, аккуратно протянул запястье по лезвию твердо удерживаемой иохимовой сабли, вскрыв яркую красную полосу раны, и переместил раненую руку к лицу дружинника. Тот со счастливым урчанием припал ртом к ране и принялся не то зализывать, не то высасывать хозяйскую кровь.
- Чего? Фу! - ожил Чумп, отчаянно морща морду. - Комнату себе найдите!
- Мы и так в моей комнате, - кротко объяснился кнез,