разнёс вирус по всему замку. Ну, а услышав о нечистоплотности главы рода Таро от Вика, я была практически на все сто уверена в том, что и его не обойдёт эта зараза. Именно поэтому и спешила с визитом столь сильно: хотела подловить Квирелла и путём нетрудных математических исчислений доказать, что, подхвати он вирус от кого-то иного — к этому времени его собственный находился бы ещё в своей инкубационной форме. Конечно, я боялась, что, даже так, он не расколется, однако, к моей большой радости, всё прошло ещё лучше, чем рассчитывала.
Кажется, наша с Лудо игра постепенно подходит к концу. Ведь даже если Сирил простит брату бунт против себя (в чём я весьма сомневаюсь), совет — никогда. Старший Девериус посягнул на их власть и права — конечно же, такое не прощается! Эта запись и фото, так явно демонстрирующие измену её величества — те самые, что Венди сделала ночью, надёжно спрятавшись в любовном гнёздышке рыжеволосой парочки — твой, Лудо, и твой, Пандора, смертные приговоры. Наконец, я собрала в своих руках все козыри и теперь остаётся лишь выбрать момент, чтобы выбросить их на карточный стол с нескрываемым торжеством и победным блеском в глазах.
***
— Правда? Ха-ха-ха! Но я не удивлена: всегда догадывалась о том, что занозой в заднице Пандора стала ещё в раннем детстве.
— Да подожди же! Говорю тебе: это ещё далеко не конец истории. Дальше она…
— Ха-ха-ха.
На следующий день (или скорее вечер) после возвращения из седьмой зоны Сирил пригласил меня составить ему компанию в ночной прогулке. Я крепко схватилась за эту идею и предложила преобразовать её в пикник под звёздным небом. Король не был против, и я весьма быстро подготовила всё необходимое. В перерывах же между нарезанием колбасы для бутербродов (мне захотелось самой это сделать, и я отослала служанок куда подальше) убеждала себя в том, что мой энтузиазм объясняется исключительно возможностью поговорить с Сирилом начистоту и ничем большим.
И вот, словно в сказке, мы сидим под тем самым деревом, где я впервые танцевала для Сирила, а он играл мне на скрипке. Запиваем бутерброды то соком, то красным вином, не позволяя при этом улыбкам на наших лицах и на мгновенье покидать своё коронное место. Ни с того ни с сего я начала думать о том, сколь много женских сердец украла улыбка его величества за те двадцать пять лет, что уже существует? Сомневаюсь, что счёт останавливается на десятках. Когда Сирил улыбается, всё вокруг него словно сияет, пока звёзды, отображённые в глазах, горят куда ярче, чем оригиналы, с которых те были списаны. В такие вот моменты я даже сомневаюсь в искренности своей игры, и мне начинает казаться, что обманываю я вовсе не Сирила, а саму себя.
Внезапно стакан с вишнёвым соком выскользнул из моих рук и покатился дальше по, освещённой лунным светом, лужайке. Неужели… Я не уверена? Поэтому всё ещё медлю?
— Ада, ты в порядке? Что-то болит?
— Не волнуйся: просто пальцы замёрзли.
Поскольку была уже середина октября, мои слова не вызвали подозрений. Не сказав больше ни слова, Сирил принял свою эксильскую форму и направился к балкону, что высился прямиком над нашими головами. Ну, а пока я размышляла на тему того, чем именно могла его обидеть, он уже вернулся с тёплым пледом в руках. Я улыбнулась, когда король накинул его мне на плечи и вновь опустился на своё прежнее место.
Да, я сомневалась. Именно поэтому и медлила.
— Точно всё хорошо, Ада? Ты в последнее время почти всегда в своих мыслях, и я не прекращаю волноваться о тебе после того пожара…
— Я в порядке. Сколько ещё должна повторять? — пока смотрела на Сирила с упрёком, одна моя рука накрыла его, а вторая потянулась к конверту, спрятанному под складками нежно-розового платья.
Да, я сомневалась. Потому что Сирил — вовсе не та тварь, коими я считала всех существующих в этом мире эксилей. Всё как раз-таки наоборот. Сирил куда лучше многих людей, что мне приходилось встречать до этого. Он добрый, заботливый и действительно способен сопереживать другим. Всегда поддерживает и оберегает меня. Мне нравится видеть его счастливым, и я не хочу причинять ему боль. Но… по-другому сейчас просто-напросто не могу. У моего пребывания в замке Девериусов есть своя цель, и я не имею права забывать о ней. Я пообещала. Маме, папе, Корни и… Нату. Я пообещала, что обязательно уничтожу каждого чёртового эксиля на нашей планете.
— Сирил, знаешь… Есть кое-что… И я, как советница короля, не имею права скрывать от тебя правду.
— Ну так говори. А то, надо признаться, начало этого разговора мне не очень-то нравится.
— Думаю, будет лучше, если ты сам всё увидишь.
С ничего не понимающим видом Сирил открыл конверт, что я ему протянула, и вытряхнул содержимое себе на колени. Из-за плохого освещения ему понадобилось около минуты, чтобы разобрать содержание цветных картинок. Хотя по дрожащим рукам его величества могу предположить: всё это время он не рассматривал фото, а убеждал себя в том, что его зрительный нерв неисправен.
— Ада… Что это? — не спросил, но прошептал Сирил, отказываясь смотреть мне прямо в лице.
— Именно то, о чём ты и думаешь. Видишь небольшой прямоугольник? — я обратила его внимание на главный предмет в здешнем комплекте, который Сирил так настойчиво игнорировал. — Это диктофон — устройство для записи голоса. Нажми на красный круг посередине.
Пару минут Сирил с этим медлил. Я же не торопила его, побаиваясь спугнуть напряжённость момента. Однако, когда уже почти решила, что нужно действовать (а то ещё немного, и Сирил просто сломает неизвестное ему устройство), — он наконец сделал то, о чём я его до этого просила.
Чем больше говорил Квирелл, тем мрачнее становилось лицо его величества. Сначала мне показалось, что Сирил смотрит на меня в поисках ответов, однако, очень быстро я поняла, что его взгляд направлен в пустоту и никуда более. Вдруг мне стало не по себе. И пусть я знала, что это правильно, знала, что так поступить было нужно — на мгновение всё равно захотела забрать себе всю боль короля и избавить его от этих ужасных страданий. Сжала кулаки почти что до хруста, но это не помогло, и я всё также продолжала смотреть на Сирила, думая об одном и том же: какова она — боль предательства? Одна из немногих, которые, по счастливой случайности, мне были ещё не известны.
Когда же Квирелл закончил говорить,