Читать интересную книгу Непрямое говорение - Людмила Гоготишвили

Хотя в общем плане все имеющие отношение к смыслу и языку хронотопические процессы взаимосвязаны, операционально – в целях тематического распределения проблем – все же полезно, как представляется, различать пространственно-временные сдвиги, происходящие в зоне «позиции, на…» (ноэматика), и пространственно-временные сдвиги, происходящие в зоне «позиции, из..» (ноэтика). Эгологическую тематику естественней первоочередно рассматривать с точки зрения пространственно-временных сдвигов в последней – ноэтической – зоне, хотя понятно, что любые изменения хронотопического порядка как на ноэтической, так и на ноэматической стороне отзываются друг на друге. Но поскольку для феноменологии говорения именно характер и способы этой взаимной «отзывчивости» и составляют предмет интереса, то для выявления и фиксации этого «характера» и этих «способов» необходимо избрать исходную точку (здесь – ноэтику), двигаясь от пространственно-временных изменений в которой к вызванным ими изменениям на ноэматической стороне, можно было бы приблизиться к выявлению характера и механизмов этой зависимости.

О пространственно-временных процессах на ноэматической стороне (вне эгологии) косвенно уже говорилось: это и аттенциональные сдвиги (смены ФВ), и модально-тональные сдвиги, если они оказывают влияние на изменения в ноэматическом составе, т. е. в «позиции, на… ». Так, высвеченная интенцией смысловая предметность, или «ноэма» (имеется в виду – одна и та же предметность, одна и та же «ноэма»), может при ее выражении в языке быть инсценированно смещена в феноменологическом времени индуцируемого в воспринимающем сознании потока актов, а через временной сдвиг она может оказаться смещенной и в феноменологическом пространстве индуцируемого потока актов сознания: ноэма может изыматься языком из «родной» ноэтически-ноэматической структуры и сводиться в структурную пару с инородной ей ноэсой. Поскольку новая и чужая ноэме ноэса также имела в потоке актов сознания свою исходную временную локализацию, смещенную этим новым союзом, временные смещения можно толковать как всегда сопровождающие пространственные, и наоборот (аргумент в пользу бахтинской теории хронотопа). Однако главное, что во всем этом настойчиво нами подчеркивалось – то, что язык неизоморфно инсценирует в высказывании пространственно-временные перемещения элементов ноэматического состава.

«Позиция, из… », т. е. в обобщенно-абстрактном плане – языковой модификат ноэсы, тоже подвижна. Но эгологическое «время и пространство языковых ноэс» отлично от «времени и пространства языковых ноэм» (т. е. первого типа кинестез). Понятно, что и поток актов сознания, и инсценирующая его последовательность актов говорения разворачиваются во времени и что в этом смысле и каждая – даже не сменяемая на другую – точка говорения движется в феноменологическом и языковом временах вместе с движением порождаемых ею актов. Но если верна хронотопическая идея о всегда совмещенных пространственно-временных изменениях, то в чем можно усмотреть пространственное перемещение «позиции, из которой… »? Как – выпукло формулируя вопрос – может пространственно перемещаться ноэса?

В порядке гипотезы, обладающей определенной объяснительной силой, здесь предлагается понимать пространственные перемещения «позиции, из которой… » как перманентный переход инстанции исхождения смысла из одной точки говорения в другую, как чередующиеся смены внутри каждого высказывания имманентных ему частных источников исхождения смысла (т. е. ноэсы – отвечая на сформулированный выше вопрос – могут пространственно перемещаться по разным точкам говорения). Пространственные перемещения языкового Я – это и есть те смены и наложения по-разному местоименно наполненных точек говорения, о которых говорилось выше. Конечно, эта идея предполагает специальное – интерсубъективно-эгологическое – понимание смыслового и/или языкового пространства, но это не требует каких-либо кардинальных решений: одну из возможностей содержательного толкования именно такого понимания пространства содержит, на наш взгляд, гуссерлева феноменология.

Во всяком случае можно понять дело так, что, меняя точки говорения (я-ты-он-мы-все), «я» первичного автора перемещается в том «пространстве», которое у Гуссерля (в непосредственной близости к временным перемещениям) называлось «универсальной социальностью» как «"пространством" всех Я-субъектов» . [386] Не исключено, что нечто аналогичное и ассоциативно связанное с гуссерлевой феноменологией имелось в виду – при соответствующем концептуальном расширении – и Бахтиным в его понятии «внутренней социальности» (или в близком понятии имманентного «сценария» высказывания [387] ). Гуссерль вышел на универсальную интерсубъективную пространственность через проблему синтезов Я и другого – «синтеза Я и Ты, а также, что еще сложнее, синтеза Мы», считая, что во всем этом «властвует устойчивая типика» (там же, с. 232). Бахтин описывал двуголосое слово и движение я по отношению к он, ты и мы в этом же пространственно-сценарном и интерсубъективно-диалогическом ключе; и тоже – типологически.

Попытка подхода к этой «типике» внутреннего строения эгологического пространства и будет предпринята ниже. Соответственно, «интерсубъективно-эгологическое пространство» перемещений «я» первичного автора будет пониматься как создаваемое не только эгологическими расщеплениями в гуссерлевом понимании (см. ниже), но и интерсубъективными соотношениями, порождаемыми языком, между по-разному интенционально нацеленными, но формально одними и теми же значениями, а также разнообразными местоименными коалициями (синтезами): эгологическая пространственная кинестеза – это переход источника смысла текущего фрагмента высказывания из одной характерно насыщенной (в смысловом, модальном или тональном отношении) точки говорения в другую (в показательном случае: переход от одного голоса к другому). Особенно важный момент во всем этом – тот, что в языке, аналогично неотмысливаемости «актора» в чистом сознании, все эти смены и чередования характерно насыщенных точек говорения собираются воедино и связываются «пустым» («немым») чистым автором. Результирующий смысл высказывания создается при этом не только (не столько) интеграцией непосредственно семантически «сказанного» из всех использованных точек говорения, но и из не семантизированного соотношения этих точек, порождающего искры смысла своими взаимоперемещениями, соприкосновениями, трениями, схождениями, расхождениями и т. д. В большинстве случаев это – непрямые и инсценированные смыслы, т. е. смыслы, индуцируемые в воспринимающем сознании без коррелятивно-прямого соответствия с выражаемым потоком сознания. Для феноменологии говорения это важно в том плане, что так понимаемые пространственные перемещения языкового Я в очередной раз демонстрируют намечаемую сквозную тенденцию в соотношении смысла и языка – их принципиальную неизоморфность.

Интерсубъективно-эгологическое понимание пространственных перемещений тоже предполагает их взаимосвязь с соответствующими временными перемещениями, т. е. тоже поддерживает хронотопическую идею. Когда Я во временных перемещениях вместе с порождаемыми актами объективирует себя прошлого (или себя будущего), вступая с собой прошлым, по Гуссерлю, в диалог, [388] оно осуществляет тем самым «опространствующую» себя самого временную метаморфозу: вступая в диалог с собой прошлым или собой будущим, языковое Я превращает себя тем самым не в ноэму (не в предмет речи), а в параллельно сосуществующую ноэсу – в пространственно отстраненную «точку говорения» как источник речи (прошлое или будущее Я становятся отстранение чужими «точками говорения»). С другой стороны, когда Я пространственно перемещается по местоименным точкам говорения, оно не может тем самым не двигаться и во времени – вместе с движением актов говорения. Мы увидим впоследствии (см. § «Диапазон тональности»), что возможна версия, по которой верно и обратное – что временные перемещения в зоне «позиции, на которую… », например, сдвиги того, что помещено в фокусе внимания, тоже могут иметь эгологическую пространственную составляющую. Ни одна кинестеза «я» первичного автора не может быть чисто пространственной или чисто временной: они все сложным образом хронотопичны. Поскольку эти «хронотопы» связаны, как здесь полагается, с частными, имманентными высказыванию актами говорения и имплантированными в него точками говорения, в перспективе вполне можно полагать, что среди специфически языковых процессов феноменологии говорения имеется тот, который можно было бы назвать «сменой хронотопов» (но в своем содержательном существе эта идея нуждается в отдельном подробном рассмотрении).