Читать интересную книгу Война, которая покончила с миром. Кто и почему развязал Первую мировую - Маргарет Макмиллан

Самой важной причиной медлительности Австро-Венгрии был Тиса, который все еще не был убежден в том, что жесткая линия в отношении Сербии верна. Он опасался, как он сообщил императору в письме 1 июля, что война будет разрушительной независимо от ее исхода: поражение может привести к потере большой части территории или гибели Венгрии, тогда как победа может привести к аннексии Сербии и прибавлению слишком сильного южнославянского компонента к Дуалистической монархии[1634]. 7 июля в Вене собрался Общий совет министров – единственный орган, несущий ответственность за всю Австро-Венгрию. Тиса оказался в изоляции, когда его министры стали обсуждать, как наилучшим образом сокрушить Сербию и что им следует делать с ней по окончании войны. Берхтольд и военный министр Кробатин отмахнулись от предложения венгра попытаться сначала одержать над Сербией дипломатическую победу. Они добивались таких успехов в прошлом, сказал канцлер, но Сербия не изменила своего поведения и продолжала агитировать за Великую Сербию. Единственный способ иметь с ней дело – сила. Премьер-министр Австрии Штюргк, который был сторонником жесткой линии поведения во время предыдущих кризисов на Балканах, говорил о «решении на кончике меча». И хотя решение принимала одна Австро-Венгрия, по его словам, было большим успокоением знать, что за ее спиной стоит верная Германия. Конрад пришел на это заседание, хотя не был министром правительства, чтобы обсудить вариант развития событий в том случае, если Россия придет на помощь Сербии, что ему казалось вероятным. Все, за исключением Тисы, согласились, что требования, содержащиеся в ультиматуме, должны быть изложены таким образом, чтобы Сербии пришлось их отвергнуть и тем самым дать Австро-Венгрии повод к войне. Тиса согласился с тем, что ультиматум должен быть жестким, но выразил желание посмотреть формулировки перед отправкой[1635].

На следующей неделе он подвергся прямому давлению со стороны своих коллег и – косвенному – коллег из Германии. Для Тисы союз с Германией – «краеугольный камень всей политики» – был необходим для поддержания статуса Австро-Венгрии как великой державы и, что для него было даже еще важнее, статуса самой Венгрии. Он не относился к Сербии с меньшей враждебностью, чем его коллеги; скорее не был согласен с ними в отношении тактики. Он также, по-видимому, убедил себя, что Румыния будет сохранять нейтралитет (король Кароль прислал Францу-Иосифу утешительное письмо с уверениями в этом), а Болгарию теперь, когда Берлин пообещал ей заем, можно было втянуть в Тройственный союз. 14 июля на встрече с Берхтольдом он уступил и согласился с тем, что жесткий ультиматум должен быть послан Сербии с крайним сроком – 48 часов. Если Сербия не подчинится его условиям, последует война. Одной уступки он сумел добиться: Австро-Венгрия должна ясно дать понять, что не намерена забирать территорию Сербии по окончании войны[1636].

Позднее в тот же день у него состоялся разговор с немецким послом, о котором Чиршки сообщил в Берлин. Тиса утверждал, что, хотя в прошлом он и выступал за осмотрительность, с каждым проходящим днем в нем крепла убежденность, что Дуалистическая монархия должна принять меры к тому, чтобы продемонстрировать свою жизнеспособность и – выделено Чиршки – «положить конец невыносимым обстоятельствам на юго-востоке». Австро-Венгрия больше не могла терпеть дерзкий тон Сербии. Как теперь считал Тиса, настало время действовать. «Нота составлена таким образом, что возможность ее принятия практически исключена». Мобилизация Австро-Венгрии для войны с Сербией последует по истечении крайнего срока. При прощании Тиса пожал руку Чиршки и сказал: «Вместе мы теперь будем смотреть в будущее спокойно и твердо». Вильгельм оставил на полях его доклада одобрительную пометку: «Ну, наконец-то настоящий мужчина!»[1637]

Основные наброски ультиматума были составлены уже ко второй неделе июля. В него было включено требование, чтобы офицеры, придерживающиеся националистических взглядов, были уволены из сербской армии, а националистические общества – распущены. Король Сербии должен был издать декларацию о том, что его страна больше не станет продвигать идею Великой Сербии. Чтобы гарантировать исполнение Сербией этих и других требований, Австро-Венгрия должна была создать в Белграде специальное ведомство. Эти условия сами по себе были чрезвычайно трудными для принятия независимым государством, и им предстояло становиться еще более жесткими по мере того, как над ними работали чиновники в Австро-Венгрии, равно как и над досье, которое имело целью доказать, что Сербия годами строила заговор против Австро-Венгрии. Для придания весомости своим намерениям министерство иностранных дел Австро-Венгрии отправило в Сараево для расследования убийства своего юрисконсульта; к сожалению, он не сумел найти доказательства того, что за убийством стояло сербское правительство. В конечном счете досье оказалось полным ошибок и не было закончено вовремя, чтобы быть переданным великим державам наряду с копией ультиматума. В результате Россия продолжала верить утверждениям сербского правительства, что оно совершенно не виновато, а Франция и Великобритания сочли, что Австро-Венгрия не доказала свои обвинения[1638].

В то время как в Вене велась интенсивная закулисная деятельность, правительство делало все возможное, чтобы создать видимость обычной деловой активности. Газетчиков в Вене и Будапеште попросили сбавить тон комментариев по Сербии. Чиршки сообщил в Берлин, что Берхтольд отправил Конрада и военного министра в отпуск, чтобы не вселять в людей предчувствие беды. («По-детски!» – ответил кайзер со своей яхты, на которую вернулся, не подозревая, что его собственное правительство хотело убрать его с дороги отчасти по этой же причине.)[1639] Тем не менее начали циркулировать слухи о том, что Австро-Венгрия готовит для Сербии что-то нехорошее. Посол Германии в Риме помимо всего прочего рассказал итальянскому министру иностранных дел о карт-бланш, и Сан-Джулиано предупредил своих послов в Санкт-Петербурге и Белграде, не зная о том, что русские взломали итальянские дипломатические коды[1640]. В Вене российский посол спросил, что намерена предпринять Австро-Венгрия, но его настолько убедили в своем невмешательстве, сказав, что собираются ждать завершения расследования, что он сам уехал в отпуск за два дня до передачи ультиматума Сербии[1641]. 17 июля посол Великобритании сообщил в Лондон: «В венской прессе есть только одна тема, которая почти вытеснила даже Албанию с ее внутренними противоречиями, а именно: когда будет подан протест против действий Сербии и каково будет его содержание? В том, что протест последует, никто не сомневается, и он, вероятно, будет связан с требованиями, имеющими цель унизить Сербию». Министерство иностранных дел хранило «зловещее молчание», но из авторитетного источника он узнал, что, если Сербия не сдастся сразу же, Австро-Венгрия применит силу и – более того – она уверена в поддержке Германии. Затем он добавил постскриптум: «Я только что разговаривал с Берхтольдом. Он был мил, объявил, что нанесет нам визит в загородную резиденцию в следующее воскресенье, пригласил нас погостить у него в Бухлове – месте, где состоялся знаменитый разговор между Эренталем и Извольским, сказал мне, что его лошади будут вскоре участвовать в бегах, но и словом не обмолвился об общей политике или сербах»[1642].

Правительство Германии также являло собой картину летнего спокойствия, возможно намеренно, в чем впоследствии обвиняли его историки, чтобы убаюкать любые подозрения в том, что рассматривает перспективу войны. Ягов вернулся в Берлин после медового месяца в первую неделю июля, но кайзер совершал свой обычный круиз по Северному морю, а большинство высокопоставленных чиновников и военных оставались в отпусках. Генеральный штаб продолжал функционировать в обычном режиме мирного времени. Вальдерзее, который пребывал в имении своего тестя, написал Ягову 17 июля: «Я останусь здесь, готовый к прыжку; мы все в Генеральном штабе готовы; а пока нечем заняться». Тем не менее главные руководители обеспечили себе связь с Берлином. У Бетмана была специальная телеграфная линия, которая шла до Гогенфинова[1643]. Правительство Германии также пристально следило за тем, что происходит в Вене. Артур Циммерман – несговорчивый заместитель министра иностранных дел, который считал, что настал подходящий момент для того, чтобы Австро-Венгрия отомстила Сербии, – оставался на своем посту в Берлине и постоянно побуждал Австро-Венгрию ускорить свои действия. Он прекрасно понимал, какие условия Австро-Венгрия планировала выдвинуть Сербии к 13 июля, хотя правительство Германии утверждало тогда и позже, что ничего не знало о содержании ультиматума[1644].