На берегу нас ожидало множество людей, привлеченных любопытством, ибо русский флаг развевался в этих местах всего лишь во второй раз со дня сотворения мира. Поскольку стало известно, что судном командует тот самый капитан, который был здесь восемь лет назад, причем устроил бал, оставивший самые приятные воспоминания, на берег поспешили явиться некоторые из моих тогдашних гостей, желавшие вновь меня увидеть. Не имея возможности отклонить их дружеские и настойчивые приглашения, я нанес им визиты еще до поездки в Консепсьон.
Меня принимали с большой сердечностью и старались угостить наилучшим образом. И все же в столь богатых прежде домах я заметил признаки обнищания. Так, многочисленная серебряная посуда, которая восемь лет назад имелась даже у бедных жителей, теперь совершенно исчезла, ее заменил грубый фаянс. Мои хозяева горько жаловались на войну, которая бушевала здесь во всей своей отвратительной жестокости, совершенно разорив богатейшие семьи. Многие из последних покинули Талькагуану и переселились в Лиму, где в то время было спокойнее.
Покончив с визитами, мы сели на резвых коней и поскакали по дороге, ведущей в Консепсьон. На этой дороге, прежде столь привлекательной, на каждом шагу виднелись разрушения, причиненные войной. Спаленные деревни, невозделанные поля, вырубленные живые изгороди, состоявшие из плодовых деревьев, множество нищих — таковы были печальные следы происходившей здесь трагедии. Нам бросилось в глаза и то, что исчезли многочисленные стада крупного рогатого скота и отары овец, некогда украшавшие окрестные пастбища. Только мудрое и энергичное правительство сможет побороть всеобщую нищету и вернуть стране ее прежнее благосостояние. Вот какой дорогой ценой заплатили чилийцы за свою независимость! Поэтому пройдет немало лет, прежде чем они смогут насладиться ее плодами.
В течение двух часов мы получали все новую и новую пищу для подобных размышлений и потому обрадовались, когда подъехали к городу, где надеялись увидеть более веселые картины.
Арауканцы, коренные жители Чили
Рисунок художника Л. Хориса
Однако мы обманулись в своих ожиданиях, ибо город был тоже разрушен. Его большая часть лежала в развалинах, пустынная и заброшенная. А в уцелевших домах жили не полезные граждане, то есть предприимчивые купцы или трудолюбивые ремесленники, а солдаты. Первые, за небольшим исключением, покинули Консепсьон и переселились в Мексику и Перу, где в то время еще царило спокойствие.
Но не только революционная война повинна в опустошении этого несчастного города: всего лишь год назад большая толпа диких арауканов [207], воспользовавшись отсутствием чилийских войск, занятых в другом месте, совершила на город ночное нападение. Оно было настолько внезапным, что горожане, захваченные врасплох, не смогли оказать серьезного сопротивления. Хорошо понимая, что ей не удастся здесь долго удержаться, дикая орда тотчас принялась за грабежи, сопровождая их убийствами и поджогами, а затем удалилась с богатой добычей.
По словам здешних офицеров, арауканы, часто совершающие такие разбойничьи набеги, очень воинственный народ. Они имеют хороших коней и вооружены луками, стрелами и копьями. Арауканы атакуют густыми толпами, испуская дикие крики, и притом с такой стремительностью и неистовством, что даже регулярным войскам бывает нелегко выдержать их первый натиск. Но если удается его отразить, они уже через несколько мгновений рассыпаются в разные стороны и обращаются в бегство. Во время преследования арауканы с поразительной ловкостью уклоняются от пуль и сабельных ударов, быстро свешиваясь то на один, то на другой бок своей лошади, несущейся полным галопом, а порой даже повисают под ее брюхом. Они настолько любят свободу, что предпочитают смерть плену и, если нет возможности спастись бегством, сражаются до последнего вздоха.
В Рио-Жанейро меня снабдили рекомендательным письмом на имя некогда очень богатого и все еще состоятельного консепсьонского купца Мендибуру, которого я тотчас разыскал. Этот маленький пожилой человек принял меня весьма радушно. Я остановился в его доме, в том самом здании, которое восемь лет назад, когда мне пришлось побывать в Консепсьоне, тогдашний губернатор отвел под мою резиденцию [208]. Дело в том, что тогда существовали недовольные, называвшие себя патриотами и преследовавшиеся властями. Мендибуру принадлежал к их числу, вынужден был скрываться, и его дом достался правительству, которое владело им вплоть до своего падения.
Наш услужливый хозяин оказался нам полезным во многих отношениях. После того как мы немного привели себя в порядок, он проводил нас к президенту Фрейре. Последний принял нас в парадном генеральском мундире в строгом соответствии с правилами этикета. Он был с нами любезен, но в его поведении угадывалось недоверие. Позднее нам стала ясна причина этой настороженности: некоторые чилийцы, осведомленные о характере наших взаимоотношений с Испанией, вообразили, как это ни смешно, будто Россия имеет виды на Чили, и усмотрели в нашем пребывании здесь некую тайную цель.
Фрейре, отличившийся как искусный и храбрый генерал, оказался статным сорокапятилетним мужчиной приятной наружности. Он родился в Талькагуане в очень бедной семье и не получил хорошего воспитания. Фрейре тем более достоин уважения, что обязан своим возвышением только самому себе.
После довольно бессодержательного разговора, заключавшегося в обмене любезностями, я обратился к президенту с просьбой разрешить нашему натуралисту и нашему минералогу совершить путешествие в Кордильеры. Фрейре ответил вежливым, но решительным отказом, сославшись на то, что сейчас идет война с горцами. Позднее я узнал от Мендибуру, что это был всего лишь предлог, ибо президенту уже удалось заключить с арауканами договор о мире и дружбе. Маленького военного прикрытия было бы вполне достаточно, чтобы оградить путешественников от всех неприятностей. Значит, все дело было в трусости еще не окрепшего правительства, которое испытывает недоверие ко всем иностранцам и придерживается старого испанского правила — не допускать их во внутренние районы страны. Указанное правило соблюдается особенно строго в связи с тем, что недавно в горах были найдены месторождения золота и серебра. Этот факт сохраняется пока в секрете из опасения, что какая-нибудь иностранная держава позариться на вновь открытые богатства.
Запрещение производить изыскания в Кордильерах наносит большой ущерб естественным наукам, которые могли бы извлечь много интересного из знакомства с этим районом. Все, что я смог выхлопотать у президента для наших ученых, свелось к разрешению осмотреть окрестности Талькагуаны и побережье бухты Консепсьон. Был выписан соответствующий пропуск и выделен унтер-офицер, который должен был служить проводником. Вероятно, ему было также поручено следить за тем, чтобы путешественники не забирались дальше, чем им было разрешено.