— Оно в спальне, — сказал медик бесцветным голосом, звучащим из динамика на костюме. — Похоже, зараза не успела распространиться на другие комнаты. Как прошел перелет из Лос-Анджелеса?
Выброс адреналина в моей крови не очень-то располагал к пустым разговорам и обмену любезностями, так что я не ответил, а он, похоже, и не ждал другого — для медика этот случай был просто очередным рутинным заданием. Клубы желтого дыма сгущались по мере приближения к эпицентру, и я, делая редкие, короткие вздохи, шел за медиком. Дезинфекцию в комнате производили с помощью аппарата, предназначенного для очистки бытовых помещений, но башковитые ребята из команды Темплтона добавили к нему пару устройств собственного изобретения, так что насос вполне справлялся с задачей. Мы миновали кухню, где на столе стояли грязные тарелки, пустые пивные банки и открытый пакет кукурузных хлопьев, по короткому коридору свернули налево к крошечной ванной комнате, где было бы тесно даже крысе, мимо фотографии маяка на скалистом берегу, висящей на стене в металлической рамочке, — что-то помним, что-то забываем, — и оказались перед спальней. Конечно, здесь был и Темплтон, облаченный в оранжевый гермокостюм. Одной рукой он нежно поглаживал рукоятку висящей на бедре «беретты» тридцать восьмого калибра, а другой помахал мне и указал на кровать.
Иногда я глубоководная рыба.
Иногда я дикарь.
— Мы все еще наводили справки и ищем их следы, — сказал Темплтон, снова указывая на кровать, — но я уверен, один из них местный.
Взгляд серых глаз внимательно обшарил мое лицо, а фонарь шлема светил так ярко, что я не видел лица Темплтона в сплошном желтом тумане.
— Я думаю, кто-то из них мог подцепить заразу на трейлер-ной стоянке, скорее всего это была женщина, но несколько недель ничего не происходило. Мы считаем, что толчком послужила вирусная инфекция. Женщина могла простудиться, а любое воспаление всегда было отличным катализатором.
Я вдохнул поглубже и тотчас закашлялся. Потом все же смог набрать воздуха и глянул на потолок.
— Ну же, Дит. Мне надо, чтобы на этот раз ты как следует сосредоточился. Ты ведь не пьян, правда? Фенимор говорил…
— Я не пьян, — ответил я, и это было правдой, — пока. Я не пил целых шесть месяцев, но — какое счастье! — жажде скоро придет конец.
— Это прекрасно! — обрадовался Темплтон. — Это чертовски прекрасно. Как раз это я и надеялся услышать.
Я снова посмотрел на кровать.
— Ну и когда ты мне расскажешь, что в этих двоих такого особенного? — спросил я. — Сара все представила так, будто здание заражено целиком.
— А особенное в них то, Дит, что они еще в сознании. Оба в сознании. Электроэнцефалограмма показывает устойчивые импульсы. Чистые линии альфа, бета и дельта; тета слабее, но медики говорят, что волны отчетливо читаются.
Темплтон продолжал что-то говорить, но я отключился от него и заставил себя внимательно посмотреть на постель.
Иногда я глубоководная рыба.
Левый глаз женщины был не поврежден, широко открыт и блестел от слез. Голубая радужка была яркой, как рождественское утро, и я понял, что глаз смотрит на меня.
— Совершенно очевидно, — сказал Темплтон, наклоняясь над кроватью, — более девяноста процентов организма заражены штаммом Лаэлапса. Одно непонятно, почему их мозги до сих пор не вытекли из ушей.
— Мне понадобится шприц, — пробормотал я совершенно автоматически.
Часть меня еще присутствовала в комнате, говорила и двигалась, часть — готовилась к решительному шагу, поскольку выбраться из этой дыры можно было, только двигаясь вперед. Но лишь самая малая и жестокая частица моего существа не потерялась в глубине этого умоляющего глаза.
— Шприц на двенадцать с половиной, а не ту австралийскую погремушку, которую ты мне подсунул в Бостоне. Я не желаю ощущать абсолютно ничего, кроме этого существа, понял?
— Конечно, — ответил Темплтон, ощерившись, словно хорек.
— Я так и думал. Темп, я не желаю слышать, что происходит в их головах. Ни намеков, ни шепота.
— Дит, ты можешь поступать как тебе угодно.
— Чушь! — огрызнулся я. — Хватит пудрить мне мозги, лучше давай шприц.
Он кивнул медикам, и через несколько минут под действием лекарств я со свистом полетел по черной спиральной трубе, по Дороге Чистильщика, по Лестнице Персефоны, верхом на Белом Быке, — можете называть как угодно, мне все равно. Я начал потеть и в последний раз постарался заставить себя пройти через эту процедуру. Темплтон хлопнул меня по спине, как всегда делал, когда я стоял на краю пропасти, а я молча вознес коротенькую молитву, чтобы его туша сгнила вместе с Агентством. А потом я опустился на колени рядом с кроватью и приступил к работе.
* * *
Сара, как и обещала, прислала двух головорезов из команды Темплтона, но я ускользнул от них через черный ход и с радостью обнаружил, что она не позаботилась поставить там одного из своих людей. Возможно, она не могла позволить себе отвлекать сотрудников от основной работы ради прогулки на остров. Возможно, у Темплтона были другие грандиозные замыслы. Я остановил такси, водитель которого принимал наличные, и доехал с ним до самых развалин на авеню Йорк. Водитель-вьетнамец никак не соглашался везти меня к мосту Куинсборо дальше Третьей авеню, но я сунул ему пять сотен, и у парня прибавилось храбрости. Он высадил меня на углу Второй авеню и Шестьдесят первой Восточной, дважды перекрестился и умчался обратно, не обращая внимания на рытвины и выбоины в старом асфальте. Я проводил его взглядом и почувствовал себя более одиноким, чем ожидал. Над головой нависло манхэттенское небо цвета грязной пахты, и я ощутил запоздалое сожаление, что не взял с собой пушку, впрочем, ненадолго. Девятимиллиметровый «самсон-Л4», купленный почти четыре года назад в голливудском ломбарде, остался лежать в запертом ящике гостиничного комода. Если меня задержат при пересечении линии баррикад с незарегистрированным оружием, у военной полиции будет лишний повод поиграть в футбол моей головой, пока не придут соответствующие бумаги из Агентства.
Я зашагал на север, и серо-голубой снег громко заскрипел под ботинками. Поднятый воротник куртки немного защищал от ветра, свободно разгуливающего между пустыми выгоревшими зданиями. По Шестьдесят третьей не спеша проехал патруль. Мне повезло. Такое иногда случалось и раньше.
* * *
— Хорошо, но что именно вы надеялись отыскать на острове? — спросил меня Буддадев Кришнамурти, когда собирал материалы для второй книги о техношаманизме и постгуманоидах острова Рузвельта, за которую впоследствии получил Пулитцеровскую премию.
— Недостающие кусочки мозаики, наверно, — ответил я. — Я просто следую своему чутью. Во время контакта всплыла эта девчонка, Мийаки.
— Но разве отправляться туда одному не было слишком опасно? Раз уж вы так ненавидели Темплтона и Агентство, зачем было рисковать своей головой?
— Старые привычки, — сказал я, прихлебывая текилу и стараясь вспомнить, сколько времени ушло на то, чтобы обойти сторожевые посты и выбраться на мост. — Старые привычки и дурные сны, — добавил я. — Но я никогда не утверждал, что отправился туда ради Агентства.
Я понимал, что рассказываю ему больше, чем собирался. Но вряд ли это имело значение. Ни одно мое интервью не могло пройти через цензуру и попасть в печать.
* * *
Я старался идти по бульвару в центре улицы, за исключением тех случаев, когда приходилось обходить проржавевшие и закопченные остатки разбитых автомобилей и полицейских мотоциклов. Внизу под мостом неторопливо переливалась всеми цветами радуги и тускло блестела под облачным февральским небом маслянистая поверхность Западного канала. Резкий ветер сиреной завывал в опорах и объявлял о моем приближении любому, кто хотел об этом услышать. Каждое мгновение я ожидал грохота лопастей патрульного вертолета, или приближающегося топота полицейских, или свиста пули из снайперской винтовки. Возможно, я даже хотел этого.
На середине моста, в том самом месте, которое было указано во время контакта, я нашел ступеньки, ведущие вниз, на остров. Я посмотрел на часы. До полудня оставалось пять минут.
* * *
— Не расскажете ли вы мне о своих снах, мистер Пайн? — спросил Кришнамурти после того, как заказал мне еще пива и порцию текилы. Его голос стал шелковым и обволакивающим, он расслаблял и убеждал ослабить защиту, чтобы за короткое время Кришнамурти мог заглянуть в потаенные уголки моей души и вытянуть все отвратительные секреты. — Я слышал, в прошлом чистильщики испытывали большие затруднения из-за кошмаров, пока не вошли в обиход новейшие лекарства для поддержания нервной системы. С тех пор количество самоубийств уменьшилось почти на пятьдесят процентов. Вам об этом известно, мистер Пайн?