— Выйди на миг, Капитон! Разговор у меня к тебе есть…
Отец Капитон занозы выдавил наружу, распахнул окно вместе со ставнем:
— Помилуй бог, Игнатий Селиванович! Зачем на уд удице-то? В дом заходите! Не турок я — христианин!
— Нет, Капитошка. Дело у меня — греховное, срамное, при образах про него глаголить никак не могу… Выйди до ветра!
Иерей благодарно обмахнулся на домовой иконостас, едва не подмигнув апостолу Иоанну со скрижалью в руках. Выметнулся на крыльцо, поклонившись чуть ли не в поя:
— Рад, зело рад, Игнатий Селиванович!
«Ишь ты! — ухмыльнулся в седую бороду старик Лапердин. — Даже навеличивает от радости! Не трепещи, Капитошка, не в православие твое перекрещиваться пришел, по нужде проклятущей осрамился!»
— Вот я зачем к тебе, поп… Надобно с паствой твоей на весь сурьез поговорить о калмыках наших. Гнать они собрались нас с тобой в пески, к китайцам… И Бурхан-басурман этот со своим новым ханом Ойротовым на веру христианскую и власть давят! От них крестом да кадилом не отмашешься… Дубье, а то и посильнее что пришла крепкая нужда в руки брать!
— Ваша правда, Игнатии Селиванович! — вздохнул иерей. — Прямая смертная беда грядет! Епархия и та умнее писать стала приходам своим о той беде…
— Твоя епархия мне не указ! — отрезал Игнат. — Я пока что, слава господу, своим худым умишком живу, а не чужим богатым умом!.. Мои людишки с сынами идут днями отбивать христову веру у хана Ойротова, сукинова сына!.. Ну а ты, поп, как знаешь… Можешь теперич свою артель сколачивать, можешь с людишками к нашей артели прибиваться… Дубье и ружьишки, само собой, сыщем. Не с голыми руками воины пойдут в бой тот!
— Приход, у меня сам знаешь, Игнатий Селиванович, — отвел глаза в сторону отец Капитон, — на одних подаяниях маюсь… Не то, что на ружьишки на вилы-тройчатки не сыщу капиталов в моей скудной наличности!
Игнат понял: и тут нужен рубль-колесо, чтоб дело покатилось-поехало! Он усмехнулся лукаво в бороду: никак продается поп-то? Можно и купить!.. И тотчас стер рукой ту не к месту пришедшую улыбку:
— В святом деле помочь-не грех! Ладно, подошлю к тебе свово Яшку… Токмо и ты, Капитошка, не сиди в лопухах, а жару поддавай с амвона своим православникам! Завтра же заглаголь, что положено! И с Винтяем, сыном моим окаянным, потолкуй… Тебе сподручней, ты не в раздоре с ним… Хучь и супротивник он мой во всем, а токмо и он святое дело веры нашей порушить супостату не даст!
Иерей с поклоном проводил гостя и удовлетворенно потер руки:
— И его крепость размочили Бурхан с Ойротом! — Он прошел к окну, закрыл ставень, вернулся на крыльцо. — Сокрушу желтую ересь, за кержаков примусь! Пора…
Говорил поп с Винтяем или нет, но только тот снова пришел, так подгадав, чтобы отец на молитве стоял и ничего, кроме огоньков плошек да темных ликов никем не обмирщенных икон, не видел и, кроме внутреннего голоса своего, не слышал. Дверь открыла мать.
— На молитве, отец?
— Да. У Спаса в гостях.
— Ну и слава господу! Братья где?
— Посейчас кликну.
Зябко кутаясь в платок, ушла, шаркая ногами. Острая волна жалости подкатила к сердцу: остарела мать! Забрать бы ее к себе, в новый дом, да разве супостат отпустит?.. Всю жизнь не замечал Винтяй мать — недосуг было в трудах да сварах с отцом. Да и сама она на глаза никому понапрасну не лезла. Ради них жила. Да и жила ли вообще?
Первым вошел Серапион, за ним боком протиснулся Феофил, неслышно скользнули младшие. Феофил, знающий в доме свою власть и силу, заслонил спиной Серапиона, насупился, тяжело вздыхая, будто воз в гору впер, а смыть пота не успел:
— Ну? Каво сейчас скажешь?
— Мириться с вами пришел, — вздохнул Винтяй, оглядывая братьев. — Не до ссор-драк, когда беда лютая пришла…
— И тебе приспичило, выходит? — ухмыльнулся Феофил.
— А вам всем не приспичило? Вы в ту окаянную долину потемну богу молиться ихнему двинетесь?
— Не твоя печаль-забота, каво мы там делать будем!
— Да я смекалистый, сам понимаю…
Феофил с Серапионом переглянулись: откуда узнал, кто из братьев проболтался? Винтяй отвел глаза на окно, через которое зимой вылетел, поморщился:
— Отец был у попа вечор. Сам сказывал ему про вашу задумку.
— Врешь!
— Вины на вас нет, темных. Яшка знает. Спросите его.
Феофил скалой двинулся на лавочника:
— Ну?! Врет Винтяй?
— Посылал меня отец к попу, — пролепетал Яшка, — деньги ему прибитого Винтяем калмыка отнес. На ружья.
Феофил грязно выругался.
— Вона как! — дернул себя Серапион за отвисшую в удивлении губу. — Нам, значит, рты на замок, а — сам?..
— Мы отцу не указ! — отрезал Феофил.
— Дураки вы, — сказал Винтяй с горечью. — В седой волос скоро входить, а вы за его порты держитесь, ровно клещуки какие…
— Не лай отца! — взревел Феофил, не столько злой на Винтяя, сколько на его правоту. — Зашибу!
Он рванул тяжелую скамью на себя, задрал ее к самому потолку, но тут же с грохотом уронил — братья повисли на нем, как шишки на кедре.
— Тьфу на вас! — плюнул Винтяй себе под ноги. — Что воду толочь в ступе, что с вами толковать!.. Своей силой обойдусь.
Разложив веером двенадцать новеньких десяток, принесенных приказчиком Яшкой от Игнатия Лапердина, отец Капитон удрученно думал о том, что купец-кержак охотно швыряет деньги, оплачивая свой страх, рожденный реальной угрозой. А когда была прямая нужда храму помочь и Бересте, и пальцем не шевельнул! Что это — очередная причуда человека, которому некуда деньги девать, или первый робкий шаг примирения с православием? Предпочтительнее было бы второе, но — вряд ли! Кержацкие корабли от страха чаще огнем полыхают, чем смиренно к паперти идут…
Остановилась попадья Анна за спиной, сопит. Что за манера, ей-богу! Надо что — спроси голосом, чего в ухо-то дуть?
— Что тебе, матушка, надобно?
— Боюсь я этого Брюхана, Капитоша! А ну и тебя привезут, как отца Лаврентия, убиенным по дороге басурманами?
— Нет, матушка, меня так не привезут… Широков сам себя запутал в окаянстве, за что и поплатился гневом отца Макария, а засим — и головой! Потому в лукавство непотребное влез… Православию сейчас, матушка, нужны не апостолы и пророки, а ломовые лошади!.. Иди, матушка, читай свои романы и не мешай мне думать.
Попадья ушла.
— Распечатал я эту кубышку или еще не распечатал? — вопросил отец Капитон вслух. — Похоже, токмо крышку поднял на Вершок…
Белого Бурхана и хана Ойрота отец Капитон не боялся-с ними и без вмешательства местных приходов управятся. Надо думать не о том, что завтра или послезавтра закончится в Теректинских горах, а о том, как жить дальше!..