— Хозяином ему пора быть, отец!
— Я уже думал об этом. Скота мало, как делить его?
— А делить надо, отец.
— Надо. Вернешься из Терен-Кообы — решать будем.
У старого, поросшего мохом менгира отец остановил коня:
— Дальше поедешь один. За урочищем Ороктой будет долина. Там пасет свои стада Мендеш. Он всегда любил тебя. Не откажись выкурить со стариком трубку, не обижай его…
Кураган насторожился: что это с отцом? Никогда еще и никого он не провожал с такой печалью в глазах… Может, не шутит и на самом деле собрался за горькой солью?
— Я заеду к Мендешу, отец. Передам ему твой привет. Но лучше бы тебе самому съездить к нему до стрижки!
— Нет, Кураган. Я отъездился по гостям!
И Сабалдай круто повернул коня.
И опять с охоты Дельмек вернулся с пустыми руками. Галина Петровна покачала головой совсем по-алтайски, переняв этот жест от своего помощника и ученика:
— А я слышала, что ты — хороший охотник.
— Кто сказал? — улыбнулся Дельмек. — Я не говорил!
— Твой друг сказал. Учур.
— Кам Учур?!
— Он уже не кам. Если я правильно его поняла, то он почему-то сжег свой бубен, когда погибла его жена.
Дельмек покосился на пустующий табурет у погасшей на все лето печки. Если к нему приехал гость, то, по обычаю, он должен сидеть возле очага.
— Где же Учур?
— Пошел к соседям. Сказал, что должен поискать родственников или знакомых.
— У него здесь нет родственников!
«Ыныбаса ищет, — понял Дельмек. — А через дядю — молодую жену своего отца. Значит, он уже знает, что Оинчы погиб в южных горах Тарбагатая?»
Пойти и поискать Учура? А зачем? О чем им говорить сейчас, когда от их дружбы и золы не осталось?
— Ты не рад своему гостю? — удивилась Галина Петровна. — А он называл тебя своим лучшим другом!
Дельмек скупо и вымученно улыбнулся:
— Я рад гостю, но он приехал не вовремя.
— Гости всегда появляются не вовремя, Дельмек…
Из кабинета выглянул Федор Васильевич:
— Вернулся? Зайди ко мне.
Дельмек понял, о чем собирается говорить с ним доктор уже по сердитому выражению его лица и не хотел бы вести разговор именно сейчас, когда объявился этот бывший кам… Завтра бы он сам пришел к Федору Васильевичу. Но сегодня рано еще!
Доктор стоял у окна и смотрел на пустынную улицу, раскачиваясь с носка на пятку и с пятки на носок. Услышав шаги Дельмека, не обернулся, а только повел плечом, как будто вместе с вошедшим в комнату ворвался ледяной ветер.
— Твой друг Учур сказал, что хан Ойрот приказал…
— Учур врет. Хан Ойрот приказал другое!
Федор Васильевич резко обернулся:
— Но ты даже не выслушал меня!
— Я хорошо знаю Учура. Он всегда и всем врет. Дельмек сел на кушетку, уперся в скользкую клеенку руками, готовый вскочить в любой момент, чтобы поддержать падающего в обморок доктора, когда тот услышит то, что ему скажет сегодня его санитар.
— И вы не будете выгонять русских из Алтая? Не будете крушить церкви, магазины и школы, размахивая дубинами направо и налево?
— Вас это не касается. Это касается только русских попов, купцов, солдат и полицейских!
— Вот как?! Ну спасибо!.. Я так рад, что даже и высказать не могу… Нет уж, батенька, если приказано гнать русских, то надо их гнать всех до единого! Даже тех, кто родился на Алтае и живет здесь уже вторую сотню лет!.. Это будет более разумно, чем любая половинчатая акция! Ну-с, что же ты молчишь?
Дельмек поднялся с кушетки, сказал хмуро:
— Не надо на меня кричать, доктор. Я не хан Ойрот.
— Ты один из людей хана Ойрота!.. Думаешь, я совсем отупел и не понимаю, чем ты занимаешься и на какую охоту ходишь?.. Вот и передай этому своему хану, будь добр, что я думаю о его новых законах!.. Они — глупы к тупы, как зад его коня!.. С такими законами ему надо было заявляться на Алтай лет триста назад! А может, и четыреста!.. Их никто не примет, даже тебе, человеку хана Ойрота, они не по душе! И ты исправляешь их!.. Хан говорят о русских вообще, не разделяя их по рангам и чинам!.. Что-с? Опять молчите, милостивый государь?
— Я думаю…
— Поздно, батенька мой! Поздно! Хан Ойрот огласил за-ко-ны! Над законами не думают, их исполняют!.. Что же ты не приказываешь мне и Гале убираться из Горбунков ко всем чертям?
Дельмек побледнел, отчаянно мотнул головой:
— Я не буду исполнять такие законы!
— Тогда хан Ойрот посадит тебя на кол, подвесит за ребро, отрубит башку… Какие там еще у него есть казни средневекового набора?.. Да и, скажи на милость, имея такие законы, зачем вам врачи, учителя, агрономы, инженеры, ветеринары? Зачем вам высоты мировой культуры — музыка, книги, живопись?.. Выгоняйте русских, выбрасывайте фабричные вещи, закапывайте в землю оружие и начинайте ловить кошек — своих главных врагов!..
Дельмек сдержанно рассмеялся.
Чочуш приехал в тот день, когда тетка Курагана Алтынай хоронила мужа, дождавшегося-таки первого голоса кукушки. Глаза женщины были сухи, только глубже стали складки у губ да сильнее обычного ввалились глаза.
— Как он умер, Алтынай? — спросил Чочуш тихо.
— Он умер счастливым. Он и сейчас улыбается. Чочуш взглянул на покойного и тут же отвел глаза. Что там ни говори, а улыбающийся мертвец довольно неприятное зрелище…
К удивлению гостя, провожать Челюжека на долгий отдых пришли чуть ли не все жители деревни. Даже древние старики покинули свои шкуры у очага и отложили в сторону инструменты для мелких поделок. По всему чувствовалось, что покойного не только уважали, но и по-настоящему любили. И на поминках о муже Алтынай говорили только хорошее…
К вечеру гости разошлись, оставив вдове подарки: кто доброе слово, кто монету, кто тряпичный лоскут, кто мешочек с мукой или курутом. Никто ничем не попрекнул вдову, только у одной скрюченной болезнями старухи вырвалось:
— Кама не позвала!..
Чочуш снял со стены топшур Алтынай и с удивлением обнаружил, что она срезала с него струны.
— Песни должны литься ив сердца, — сказала женщина, поймав его вопросительный взгляд. — А мое сердце навеки умерло для песен!
Чочуш кивнул и повесил топшур на место. Алтынай права: песни поет сердце. И этому главному она научила своего племянника Курагана. И потому он стал хорошим кайчи, а скоро станет лучшим кайчи обновленного Алтая, превращенного Белым Бурханом в Шамбалу!
— Я буду помогать тебе, Алтынай. Твои дети должны вырасти счастливыми… — Чочуш осторожно погладил женщину по плечу.
— И, если ты захочешь, я останусь для них вместо Челюжека…