Читать интересную книгу История Петербурга в преданиях и легендах - Наум Синдаловский

Но уже в 70-х годах в больницах города были выделены специальные койки для осуждённых на принудительное лечение интеллигентов, в основном неугодных и строптивых художников и поэтов. По местной легенде, бытующей в больнице для умалишённых на 15-й линии Васильевского острова, такая койка передавалась по наследству. Так, Алексею Хвостенко она будто бы досталась от будущего лауреата Нобелевской премии Иосифа Бродского. В то время убедить советского человека в том, что эти люди на самом деле психически больные, было достаточно легко. Ещё бы! Если верить одной легенде, Иосиф Бродский, увидев однажды в детстве галерею лауреатов Нобелевской премии, будто бы задумчиво проговорил: «Я тоже буду в их числе». Сохранился рисунок Бродского по мотивам пушкинского стихотворения «Нас было много на челне». На рисунке изображена лодка с тремя гребцами, в которых легко узнаются неразлучные друзья Бродского – поэты Евгений Рейн, Анатолий Найман и Дмитрий Бобышев. На корме сидит Иосиф, единственный, у кого в руках поэтический символ – лира.

В 1964 году молодого поэта Бродского обвинили в тунеядстве и по решению суда отправили в ссылку в Архангельскую область. Весьма неприглядную роль в этом деле сыграл тогдашний первый секретарь Союза писателей поэт Александр Прокофьев. Он был одним из главных вдохновителей позорного суда. Будто бы Прокофьеву подсунули какую-то эпиграмму в его адрес. Эпиграмма была безымянной, но услужливые лизоблюды подсказали своему литературному начальнику фамилию Бродского. Для Прокофьева, служившего в свое время следователем НКВД, этого было достаточно, чтобы делу о тунеядце Бродском дали зелёный свет. Впоследствии выяснилось, что автором злополучной эпиграммы был другой поэт, но к тому времени судьба будущего лауреата Нобелевской премии была уже решена.

Иосиф Александрович Бродский

В 1972 году Иосифа Бродского, отбывшего назначенное судом наказание, выслали из Советского союза.

Среди стихов Бродского есть строчки, которые долгие годы многим казались провидческими:

Ни страны, ни погостаНе хочу выбирать.На Васильевский островЯ приду умирать.

Умереть в Ленинграде, в Литейной части, где он жил до изгнания, или на любимом им Васильевском острове Бродскому не пришлось. Он умер в Америке, вдали от родины, которую так ни разу и не посетил после высылки.

Приближение смерти, похоже, Бродский чувствовал. Он много курил, и каждый раз, закуривая, говорил: «Это мой Дантес». Но привычкам своим изменять не хотел. «Выпить утром чашку кофе и не закурить?! Тогда и просыпаться незачем!» – повторял он друзьям. Не изменял он и своим художественным принципам и дружеским пристрастиям. Однажды его посетил в госпитале Сергей Довлатов. «Вы тут болеете, а зря. Евтушенко выступил против колхозов». Бродский еле слышно ответил: «Если Евтушенко против, я – за».

Существует легенда о том, что поэт всё-таки однажды побывал в Ленинграде. Тайно. Инкогнито. Будто бы именно об этом режиссёр Андрей Хржановский снял свой фильм «Полторы комнаты, или Сентиментальное путешествие на родину», в основу сценария которого были положены литературные сочинения Бродского и факты его биографии.

Так это или нет – сказать трудно, но о Ленинграде Бродский, живя в Америке, никогда не забывал. С городом на Неве его связывали мистические обстоятельства, о которых он сам рассказал в упомянутом нами очерке «Полторы комнаты». На лужайке, за окном его дома в Сауд-Хедли поселились две чёрные птицы. Ворона появилась сразу после смерти матери, ворон – ровно через год, когда умер отец поэта. Впрочем, не будем гадать, что означали для Бродского эти знаки. Отношения с родителями у него были сложные. Видимо, Иосиф не мог простить отцу выбор имени. Если верить некоторым свидетельствам, он дал его мальчику в честь Сталина. Отец и в самом деле был верным ленинцем. Когда Иосиф бросил школу, он был в бешенстве. Говорят, «желая предотвратить сына от ещё более безрассудных поступков», отнес его дневник в Большой дом.

В петербургской фольклорной микротопонимике своеобразная память о Бродском сохранилась, отразившись в судьбе Михайловской улицы. Это характерный пример того, как рождается городской фольклор, и как мы становимся очевидцами его зарождения в самой что ни на есть начальной, едва ли не эмбриональной стадии. Судите сами.

Как известно, Михайловская улица ведет свою историю от короткого проезда, проложенного в первой четверти XIX века от Невского проспекта к строившемуся в то время Михайловскому дворцу. В 1844 году проезд назвали улицей и присвоили соответствующее имя – Михайловская. Затем Михайловский дворец был отдан для размещения в нём коллекций русского искусства. Ныне в здании дворца расположен знаменитый на весь мир Русский музей. Казалось бы, топонимическая связь улицы с бывшим Михайловским дворцом утратилась. О священной памяти места в то время никто не думал, и в 1918 году Михайловскую улицу переименовали в улицу Лассаля, в честь организатора и руководителя Всеобщего германского рабочего союза Фердинанда Лассаля. В 1940 году её вновь переименовали. На этот раз ей присвоили имя известного советского художника Исаака Бродского, который жил, работал и в 1939 году умер вблизи этой улицы, в доме на площади Искусств. Только в октябре 1991 года Михайловской улице вернули её историческое название.

И тогда началось мифотворчество. А что если когда-нибудь петербуржцы вспомнят, что Иосиф Бродский в «бурной молодости своей отдал дань» ресторанам «Крыша» и «Восточный», что расположены при гостинице «Европейская»? И станут утверждать, что вот, мол, оказывается, почему улица в свое время называлась улицей Бродского и что было бы совсем неплохо вернуть ей это замечательное имя. Понятно, что все расчёты должны строиться на предположении, что к тому времени имя художника Бродского, писавшего почти исключительно на революционные и советские темы, будет окончательно вычеркнуто из памяти петербуржцев.

Иосиф Бродский был завсегдатаем литературных объединений, или ЛИТО, как их называли в то время. Это была одна из самых распространенных форм вневузовской литературной учебы, существовавшая в Ленинграде. Первым ЛИТО, появившемся в послевоенном городе, считается литературная студия при Дворце пионеров имени Жданова. Студией руководили Давид Яковлевич Дар и Глеб Сергеевич Семёнов. Среди студийцев были такие известные впоследствии поэты как Нина Королёва, Лев Куклин, Владимир Британишский, Александр Городницкий. До сих пор в литературных кругах их называют поэтами «первого глебовского разлива».

Эта форма общественной жизни расцвела во времена так называемой хрущёвской оттепели. Литературные поэтические объединения успешно функционировали при редакциях практически всех крупных городских журналов и газет, при дворцах и домах культуры, в институтах, на заводах и фабриках. Особенно известным в Ленинграде было ЛИТО в Горном институте, которым руководил ленинградский поэт Глеб Сергеевич Семёнов. Занятия его объединения в Ленинграде назывались «Собраниями ГЛЕБгвардии СЕМЁНОВского полка». Со слов Владимира Британишского известна легенда о том, как появилось это крылатое выражение. В ту пору в Горном институте учился один из членов семёновского ЛИТО Александр Городницкий. Будто бы однажды, встретив его в горняцкой форме, Семёнов воскликнул: «А ты, брат, выглядишь как поручик!» – «Глебгвардии Семёновского полка!» – с готовностью отозвался начинающий поэт и весело щелкнул каблуками.

Пользовались популярностью среди литературной молодежи встречи «Литовцев», или «Гопников», как они сами себя называли, при газете «Смена». Самоназвание было неслучайным. Руководил занятиями поэт Герман Борисович Гоппе. Хорошо зарекомендовали себя поэтические собрания во Дворце культуры имени Ленсовета, во главе которых стояла Елена Рывина; занятия при Союзе писателей у Вадима Шефнера; в редакции газеты «На страже Родины» у Всеволода Азарова и многие другие.

Закат ленинградских литературных объединений пришелся на конец «хрущёвской оттепели», наступивший в 1965 году. По одной из версий, это случилось, когда по распоряжению КГБ был уничтожен второй рота-принтный сборник стихов поэтов Горного института. Как вспоминал в 1992 году А. Городницкий, «Наш студенческий сборник сожгли в институтском дворе,/ В допотопной котельной, согласно решенью парткома». По другой версии, горняцкое ЛИТО было разогнано из-за стихотворения Лидии Гладкой, посвященного венгерским событиям 1956 года:

Там красная кровь – на черный асфальт,Там русское «Стой!» – как немецкое «Halt!»«Каховку» поют на чужом языке,И н а ш умирает на н а ш е м штыке.

Постепенно стали закрываться и другие ЛИТО. Окончательно заглохла эта форма молодёжного общения в начале 1970-х годов, уже при Романове.