Это еще кто? — нахмурилась она.
— Мешок неприятностей, насколько я понял, — сообщил он. — Джемми так называет Мэнди.
Дженни не рассмеялась, хотя на ее щеке внезапно появилась ямочка.
— Ясно, — сказала она. — Ты понял, о чем я.
— Да, — согласился Джейми. — И нет. В смысле, я не держу на тебя зла. В конце концов, она меня не убила.
Одна из коз присела в нескольких футах от них и навалила миниатюрную горку аккуратных черных шариков. За те мгновения, что от помета исходил пар, Джейми учуял необъяснимо приятный теплый запах, который тут же растаял в холодном воздухе.
— Интересно, как это у них так аккуратно получается, — сказала Дженни, тоже наблюдавшая за действом. — Я имею в виду, по сравнению с коровами.
— Об этом тебе лучше спросить Клэр, — посоветовал Джейми. — Она не хуже Создателя знает, как устроены кишки.
Дженни рассмеялась, а он только сейчас понял, что при обходе вообще не видел козьего помета на лугу. Значит, сестра не приводила сюда своих коз регулярно. Следовательно, она пришла из-за него. Вероятно, чтобы сказать ему что-то наедине.
Джейми прочистил горло и коснулся груди, где под рубашкой висели деревянные четки.
— Молиться, говоришь. Может, почитаем по четкам вместе? Как раньше?
Заметно удивившись, она с сомнением посмотрела на него, однако потом согласно кивнула и полезла в карман.
— Да, пожалуй. И раз уж ты упомянул… я хотела кое о чем тебя попросить, Джейми.
— О чем?
К его удивлению, она вытащила нитку блестящего жемчуга с золотым распятием и медальоном, сверкнувшим в лучах восходящего солнца.
— Не знал, что ты привезла свои хорошие четки… Думал, ты оставишь их одной из своих дочек.
«Хорошие» — еще мягко сказано. Эти четки были сделаны во Франции и, вероятно, стоили столько же, сколько приличная верховая лошадь, если не больше. Четки принадлежали их матери — Брайан отдал их Дженни тогда же, когда подарил Джейми жемчужное ожерелье Эллен.
Его сестра поморщилась, словно извиняясь.
— Если я отдам их кому-нибудь из девочек, остальные обидятся. Не хочу, чтобы они из-за этого поссорились.
— Да, пожалуй, ты права. — Джейми присел рядом, протянул палец и нежно коснулся слегка неровных бусин; четки были сделаны из шотландского жемчуга, как и ожерелье, которое он подарил Клэр. — Откуда они взялись у мамы, знаешь? В детстве я не догадался спросить.
— Ну, разумеется. Когда ты маленький, мама и папа — это просто мама и папа, и все незыблемо. — Дженни собрала бусины на ладонь в небольшую кучку. — Хотя я знаю, откуда они; па рассказал, когда отдал их мне. Думаешь, у нее течка?
Она вдруг покосилась на одну из козочек, которая подняла голову и издала протяжное пронзительное блеяние. Джейми оценивающе посмотрел на животное.
— Возможно. Она виляет хвостом. Или просто чует запах оленя в той роще. — Он дернул подбородком в сторону сахарных кленов, уже наполовину багряных, хотя листва еще не начала опадать. — Для гона рановато, но если я чую его запах, то и она тоже.
Дженни подняла лицо навстречу легкому ветру и глубоко вдохнула.
— Да? Я ничего не чувствую, поверю тебе на слово. Па всегда говорил, что у тебя нос как у трюфельной свиньи.
Джейми фыркнул.
— Точно. Так что же он сказал тебе тогда? О маминых четках.
— Ах да. Он ревновал. Она никогда не говорила, кто прислал ей то ожерелье.
— А ты знаешь?
Дженни покачала головой и с интересом взглянула на брата.
— А ты?
— Да. Мужчина по имени Маркус Макраннох — один из ее ухажеров из Леоха, весьма галантный. Он купил их в надежде жениться на ней, но она встретила папу и сбежала с ним раньше, чем Макраннох успел объясниться. Он сказал… то есть Клэр сказала, — поправился Джейми, — он так часто представлял ожерелье на ее прелестной шее, что не мог найти для него иного места и поэтому послал маме в качестве свадебного подарка.
Дженни удивленно округлила губы.
— О… значит, вот как все было. Ну, па знал, что это подарок от другого мужчины, и, как я уже сказала, ревновал — они ведь поженились совсем недавно, и па, наверное, боялся, что мама не считает его выгодной партией. Поэтому он продал хорошее поле Джорди Маккаллуму и дал деньги Мурте, чтобы тот поехал и купил какую-нибудь вещицу для мамы. Он собирался подарить ее, когда родится ребенок. Уилли то есть. — Дженни подняла распятие и нежно поцеловала его, благословляя их старшего брата. — Бог знает, где Мурта их взял… — С легким стуком она пересыпала четки из одной руки в другую. — Хотя слова на медальоне французские.
— Мурта? — Джейми взглянул на четки и чуть нахмурился. — Но па наверняка знал о его чувствах к маме.
Дженни кивнула, водя большим пальцем по распятию и прекрасно вылепленному изувеченному телу Христа. Откуда-то из кленовой рощи донесся слабый клич дятла.
— Я подумала о том же: зачем ему посылать Мурту с таким поручением? Па сказал, что и не собирался; просто сообщил Мурте о своем замысле. И тот вызвался. Папа не хотел его отпускать, но не мог поехать сам и оставить маму: вот-вот должен был родиться Уилли, а у них еще даже прочной крыши над головой не было — па едва успел заложить основание и начать дымоходы. К тому же… — Дженни дернула плечом, — он тоже любил Мурту. Больше, чем родного брата.
— Боже, как я скучаю по старому пройдохе, — порывисто сказал Джейми.
Взглянув на него, Дженни печально улыбнулась.
— Я тоже. Иногда гадаю, с ними ли он сейчас… с мамой и папой.
Эта мысль поразила Джейми — ему такое никогда не приходило на ум. Он рассмеялся и покачал головой.
— Ну, в таком случае, полагаю, он счастлив.
— Надеюсь, ты прав, — сказала Дженни, посерьезнев. — Мне всегда хотелось, чтобы он покоился вместе с ними — с семьей — в Лаллиброхе.
Джейми кивнул, ощутив внезапное стеснение в горле. Мурту, павшего в битве при Каллодене, сожгли и зарыли в какой-то безымянной яме на глухой пустоши, где его кости смешались с другими. И нет пирамиды из камней, куда те, кто его любил, могли бы прийти и оставить камень.
Дженни положила на руку брата ладонь — тепло проникло сквозь ткань его рукава.
— Не бери в голову, a bràthair, — тихо сказала она. — Он умер достойной смертью, и ты был с ним до конца.
— Откуда ты знаешь, что это была достойная смерть? — в порыве чувств излишне резко бросил Джейми.
Дженни на миг прищурилась, затем ее лицо снова приняло спокойное выражение.
— Ты сам говорил, дурачина, — сухо произнесла она. —