Читать интересную книгу Вторая мировая война. Ад на земле - Макс Хейстингс

20 августа на левом фланге советского фронта два Украинских фронта двинулись на Юго-Восточную Европу, преследуя цели скорее политические, чем военные. Сталин, намереваясь захватить основную часть Балкан раньше своих западных союзников, сначала бросил свои войска на Румынию, и 23 августа она капитулировала, перешла на сторону Советов и стала помогать Красной армии изгонять немцев из своей страны. Смена сюзерена дорого обошлась румынам: к 25 октября их армия потеряла 25 000 человек. 5 сентября Россия объявила войну Болгарии, официально сражавшейся только с англо-американцами. Болгары перед лицом несметной советской мощи капитулировали через четыре дня. В Софии обосновалось коммунистическое правительство, а Красная армия могла перебросить силы в Трансильванию и Югославию; 19 октября пал Белград.

Только путч, подстроенный нацистами в Будапеште 15 октября, помешал венгерскому правительству капитулировать перед Советами, и с 30 декабря Будапешт оказался в осаде. Летние советские наступления вынудили Гитлера осознать, что основную часть Балкан отстоять невозможно. В конце октября немцы начали вывод войск из Греции. Командующий на этом театре военных действий фельдмаршал Вейхс стремился использовать свои 600 000 солдат – в основном обслуживающий персонал и ограниченно пригодные к армейской службе войска в Албании и Югославии – для защиты правого фланга группы армий «Юг». Положение немцев стало крайне тяжелым по всему Восточному фронту. Триумф Советов откладывался только из-за проблем материально-технического обеспечения огромных войсковых масс при почти полном отсутствии автомобильных дорог и сильно поврежденной железнодорожной сети; советские армии остановились для перевооружения и перегруппировки. Гитлеровские генералы понимали, что, когда русские вновь перейдут в наступление, вермахт ждет неизбежный разгром.

Если бы великие войны велись на рациональной основе, то именно теперь Германии следовало капитулировать – как это было в 1918 г., не дожидаясь, пока фатерланд превратится в поле сражения. В 1944 г. многие крупнейшие германские города уже были разрушены бомбардировками союзников, которые к этому времени достигли своего апогея. Люфтваффе понесло невосполнимые потери, армии не хватало горючего, людей, танков, автомобилей, артиллерии. Нацистские вожди были полны решимости драться до конца, ведь их ждала лишь смерть от руки победителей. Трудно сказать, действительно ли Гитлер надеялся на то, что судьба вновь повернется к нему лицом. Так или иначе, он всецело отдался тотальной, бесконечной войне. Если уж ему не удалось победить, то в последние месяцы правления он намеревался устроить гигантский катаклизм, тризну по своим титаническим амбициям.

Потомков больше всего поражает, что и другие немцы тоже не смогли осознать своего поражения, свергнуть нацистов и спасти сотни тысяч жизней, прекратив сопротивление. Подобная инициатива могла исходить только от военачальников. Единственная полномасштабная попытка военных обезглавить нацистский режим – заговор 20 июля 1944 г. – была проведена с вопиющей некомпетентностью, без должной решимости и при участии ограниченного числа офицеров. Легенда об антинацистском сопротивлении создавалась в послевоенной Германии (и поддерживается сейчас) в основном ради возрождения чувства самоуважения. Если бы полковник Клаус фон Штауффенберг остался в ставке фюрера и лично взорвал принесенную им бомбу, а не поспешил вернуться в Берлин, ему почти наверняка удалось бы убить Гитлера. У других офицеров тоже была такая возможность, но ради нее пришлось бы пожертвовать жизнью.

Однако из-за извращенного чувства долга большинство руководителей вермахта, к их вечному позору, до самого конца хранило верность нацистскому режиму. В своем кругу немецкие генералы часто высмеивали характер и манеры нацистских бандитов, их абсурдные методы правления, но в то же время оставались рабски преданными фюреру. На встрече с генералитетом 27 января 1944 г. Гитлер потребовал от каждого клятвы в фанатической верности идеям национал-социализма, и Манштейн выкрикнул: «И так оно и будет, мой фюрер!» Впоследствии он утверждал, что иронизировал, но мало кто ему поверил. Манштейн и другие офицеры вермахта высоко ценили свою честь – честь членов военной касты, верных солдатскому долгу и присяге Гитлеру – и ставили ее превыше интересов общества, которому призваны служить. Они явно или неявно решили воевать и умереть слугами Третьего рейха, а не защитниками своего народа, в интересах которого следовало заключить мир на любых условиях или даже без всяких условий. Офицер-танкист войск СС Губерт Майер в ярости пишет о заговоре 20 июля: «Невозможно себе представить, чтобы солдаты пытались устроить заговор против высшего военного руководства и одновременно вели жестокие оборонительные сражения с врагом, который требует “безоговорочной капитуляции”, отказываясь обсуждать прекращение огня или даже заключение мира»73. Многие офицеры вермахта, даже враждебно относившиеся к нацистам, разделяли его чувства.

В марте 1943 г. служивший в абвере антифашист Гельмут фон Мольтке переправил из Стокгольма своему бывшему оксфордскому наставнику написанное по-английски тайное письмо, в котором объяснял, почему Гитлер все еще пользуется поддержкой большинства населения: «Очень многие пользовались благами Третьего [рейха] и знают, что с концом Третьего [рейха] им тоже наступит конец. В эту категорию входят не пара сотен, а сотни тысяч. Кроме того, есть такие, кто поддерживал наци в противовес иностранному давлению и теперь вряд ли найдет простой выход из этой ситуации; даже если они считают, что наци не правы, они скажут, что их неправота уравновешивает ту неправоту, которую причинили нам прежде… Есть такие, кто… говорит: если мы проиграем войну, наши враги нас сожрут, так что мы должны изо всех сил поддерживать Гитлера»74. Мольтке считал, что немецкие солдаты «часто попадали в ситуацию, в которой есть единственный выбор: сражаться. Их мысли полностью заняты врагом, как мысли домохозяйки заняты домашними делами». Он повторял фразу, сказанную Гитлером Манштейну: «Германский генерал и солдат никогда не должен чувствовать себя в безопасности, а не то ему захочется отдохнуть; он всегда должен знать, что окружен врагами спереди и сзади и что ему нужно лишь одно – сражаться». Анализ фон Мольтке оставался верным и в 1945 г.

Отчаяние военных передавалось гражданскому населению. Пожилая жительница Гамбурга Матильда Вольф-Монкебург 25 июня 1944 г. писала: «Больше никто не смеется, исчезли беспечные и радостные люди… Мы ждем финала»75. Несколькими неделями позже она добавила: «Целыми днями у нас нет воды; нас окружают расколотые, побитые и поношенные вещи; о путешествиях нечего даже и думать; покупать нечего; остается жить подобно растению. Жизнь лишилась бы всякого смысла, если бы не книги и не люди, которых любишь и о судьбе которых беспокоишься днем и ночью»76.

Немецкое военное руководство, открещивавшееся впоследствии от ответственности за нацистские преступления, заслужило презрение потомков, потворствуя управлявшим Германией убийцам. Чтобы на последнем этапе войны организовать восстание во имя сохранения народа, нужно было иметь нравственное мужество, которым обладали очень немногие немецкие офицеры. Они помнили то побоище, которое устроили в России, и не ждали пощады от солдат Сталина; страх перед близящимся советским отмщением послужил главной мотивацией для миллионов немецких солдат. Этим извращенным и фальшивым оправданием объясняют покорность немецких генералов Гитлеру. Но подобные доводы не выдерживают критики, ведь сопротивление могло разве что отсрочить неизбежное возмездие. Однако даже умные офицеры тешили себя надеждой, что западные союзники используют их в борьбе с русскими. Кадровый офицер капитан Рольф-Гельмут Шрёдер верил, что американцы, победив Германию, повернут оружие против Советского Союза: «Мы считали невероятным, чтобы американцы позволили русским захватить Германию»77.

Колесо войны продолжало катиться, бессмысленно круша все на своем пути. В последние месяцы войны некоторые немецкие солдаты с нескрываемой радостью сдавались в плен, но другие продолжали упорно сражаться. Немцы проявляли гораздо большее самопожертвование, чем французы в 1940 г., да и большинство британских войск, попадавших в похожие ситуации. Стойкость солдат вермахта в определенной степени объяснялось страхом перед наказанием – дезертиров, которые в последние месяцы войны исчислялись тысячами, объявляли предателями и безжалостно расстреливали. С 1914 по 1918 г. в армии кайзера было вынесено 150 смертных приговоров, и лишь 48 из них приведено в исполнение. А с 1939 по 1945 г. официально зарегистрировано более 15 000 казней по приговору военного суда, реальное же их количество было значительно больше. Но кроме страха наказания играли важную роль и реалии войны: враг на соседней улице или на соседнем поле. Даже в предсмертной агонии Третий рейх мог заставить многих немцев проявить чудеса бессмысленного упорства.