Еще одна экскурсия
Во второй половине 1957 года мы совершили еще одну экскурсию. На этот раз мы побывали в Шэньяне, Аньшане, Чанчуне и Харбине, посмотрели строительство водохранилища, посетили восемнадцать фабрик, шесть научных учреждений и школ, три больницы, две выставки и один спортзал. В Харбине мы побывали в зоне, где функционировал японский бактериологический отряд № 731. Отдали дань уважения павшим героям. Впечатлений от этой поездки было еще больше, чем от предыдущей. Хочу здесь рассказать о некоторых из них.
Предприятия, которые мы осматривали, в большинстве своем были новыми. Лишь небольшая часть осталась в наследство от японцев. В основном это были руины, вроде Аныпаньского и Шэньянского станкостроительного заводов, которые были разрушены японцами и гоминьдановцами. Теперь это были заново отстроенные предприятия огромных масштабов. Многие высокие чиновники марионеточного правительства, которые хорошо помнили старые японские предприятия, не верили своим глазам. Больше всего меня поразило то, что на многих изделиях я смог прочитать надпись "Сделано в Китайской Народной Республике". Раньше повсюду виднелись надписи: "сделано в Америке", "сделано в Германии". А теперь я увидел комплексное оборудование, готовое к экспорту, и на нем было написано: "Сделано в Китае".
Когда японцы покидали Аныиань, они говорили: "Оставим им Аньшань, чтобы сеяли там гаолян. А захотят восстановить, скажем откровенно, на это у них уйдет лет двадцать". Китайцы не стали сеять там гаолян, а восстановили производство за три года, достигнув небывалых прежде показателей.
Многие примеры говорили нам: китайцы поднялись. Китайцы победили не только на поле боя, но и в экономическом строительстве…
На Первом Чанчуньском автомобильном заводе нам рассказали маленькую историю. Когда на заводе еще только начиналось производство, на экскурсию туда должны были приехать школьники. Решили за ними послать автобус. Ребята позвонили по телефону и поинтересовались, на новой ли машине их повезут. Им ответили, что завод выпускает только грузовики, на которых пассажирам ездить неудобно. А заедет за ними иномарка. Ребятам это не понравилось. Они сказали: "Импортная машина хуже, чем отечественный грузовик. Хотим поехать на грузовике, который сделан у нас на Родине!"
Родина! Как это возвышенно звучит в устах ребят! А у меня за сорок прошедших лет в голове даже намека не было о таком понятии.
Я всегда проявлял интерес к тому, как живут люди в своей обычной жизни. Впервые я смог удовлетворить свое любопытство, когда отправился к отцу в Северную резиденцию. Во второй раз это произошло тогда, когда я выразил желание навестить Чэнь Баошэна. Я очень завидовал свободной и беззаботной жизни людей. Потом в Тяньцзине я наблюдал из ресторана европейской кухни и иностранного клуба за поведением "китайской элиты", и мне казалось, что эти люди намного свободнее меня, но все же не столь уважаемы. Я не очень им завидовал, однако любопытство меня все же не покидало. Во времена Маньчжоу-Го меня больше охватывала тревога, чем любопытство. После возвращения в Китай я поначалу вообще не думал на эту тему. Как живут другие, меня не очень-то и касалось. Позже, когда передо мной возникли светлые перспективы будущей жизни, этот вопрос снова приобрел актуальность. Вот почему в эту поездку я особенно внимательно присматривался к жизни простых людей.
Наибольшее впечатление на меня произвел Харбин. Детская железная дорога в городском детском парке заставила меня вспомнить мои детские годы, когда я увлекался общением с муравьями. Знакомясь со статистикой деторождения в роддоме и заботой о материнстве, я понял, что в те годы о подобном внимании не могла мечтать даже семья маньчжурского императора. Сидя на скамейке на острове Тайяндао в Харбине и глядя вдаль на проплывающие по реке пароходы, слушая пение и игру на аккордеоне девушек и молодых людей, расположившихся на поляне, я вспомнил годы, относящиеся к первой половине мой жизни. Я не только никогда не пел от радости, но даже не испытал ни разу обыкновенного удовольствия позагорать на солнышке, посидеть на траве или просто погулять. Меня тогда беспокоило, не обсчитал ли меня повар или не готовят ли происки против меня японцы… А тут ни забот, ни печали. В нескольких десятках метров от меня, прямо на берегу реки, какой-то художник писал картину. Я подошел к нему и пристроился сзади. Он ни разу не обернулся. Его сумка, холст, краски лежали около скамейки, никто за ними не присматривал. Казалось, что он был уверен, что никто их не возьмет. В старом обществе этого просто не могло быть, а теперь это реальность.
Еще один факт: в парке, в телефонной будке, висел маленький деревянный ящичек, на котором была наклеена бумажка с надписью: "За каждый разговор 4 фыня, просим положить деньги в ящичек".
Как мне рассказали, раньше на острове располагался клуб, где за туалет нужно было платить. А теперь в письмах из дома мне писали, что в любой гостинице, ресторане, бане и других местах, если вы дадите обслуживающему персоналу чаевые, то это будет воспринято как оскорбление. И это факт.
В последний день пребывания в Харбине я смог на примере двух экскурсионных объектов увидеть существование двух категорий людей в мире. Один объект — это район с одноэтажными строениями, построенный японским бактериологическим отрядом № 731. Другой объект — это Дом памяти павших героев.
После Второй мировой войны в Японии вышла из печати книга под названием "Бактериологический отряд № 731", автор-японец состоял членом этого отряда. Описываемый объект представлял собой комплекс зданий и имел по периметру четыре километра. Главный корпус по своим размерам в четыре раза превосходил самое крупное здание в Японии. В нем работало свыше трех тысяч человек. Там держали десятки тысяч крыс, четыре с половиной тысячи специальных инкубаторных установок. С помощью крысиной крови размножались мириады блох, производительность инкубаторов позволяла получать до трехсот килограммов бактерий чумы в месяц. На "заводе" имелась тюрьма на 400 — 500 человек — живой материал для экспериментов. Это были военнопленные и патриоты, выступавшие против японской оккупации. Были здесь и китайцы, и русские, и граждане Монгольской Народной Республики. Их не считали даже за людей, называли просто "материалом". Ежегодно по меньшей мере 600 человек оказывались замученными здесь самым изуверским способом.
Автор книги слышал, что по своей мощи выращенные бактерии превышали мощь любого оружия и могли уничтожить до 100 миллионов человек. И японские военные этим гордились.
Когда советские войска подходили к Харбину, этот отряд, уничтожая улики, разом отравил несколько сот заключенных, намереваясь предать огню их тела и закопать в огромной яме. Палачи второпях не смогли сжечь все трупы дотла, и они в яме не помещались. Тогда недогоревшие тела выкопали, отделили мясо от костей, мясо сожгли, а кости размельчили дорожными катками. Главное здание был взорвано.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});