Иван Матвеевич понял, что пора уходить, тихо откланялся. А Румянцев вызвал секретаря и продиктовал ему очередной циркулярный ордер, в котором предписывал всем генералам продолжать обучение рядовых: кавалерийские полки должны проходить обучение согласно «сделанному мною в 1770 году обряду непременно, а пехотные – по приложенной «Записке». Она называлась так: «Записка в облегчение людей на настоящее время, чему, отложа все прочее, прилежно обучать и при экзерцициях и смотрах делать».
И дела в главной квартире в Яссах пошли своим чередом. Связи Румянцева с корпусами были многогранными и чуть ли не ежечасными. То и дело по улицам города мчались нарочные, курьеры, ординарцы, адъютанты, в колясках катили генералы, спешащие по вызову фельдмаршала.
Глава 7
Перемирие
В конце марта 1772 года Румянцев вызвал генерал-майора Игельстрома. Он давно знал его как искусного и исполнительного дипломата и командира. Еще под Кольбергом барон Игельстром выделялся предприимчивостью и смелостью и за усердие в службе был пожалован подполковником. Потом служил под началом князя Репнина в Польше и там отличился, арестовав влиятельных польских вельмож, восставших против равноправия с диссидентами (т. е. православными. – В. П.). А как он получил полковника и орден Святого Станислава? Об этом рассказывают просто анекдоты…
Обаятельный и любезный, он завоевал сердце любовницы самого короля Станислава Понятовского и узнавал от нее самые сокровенные тайны своего господина. Но как только началась война с турками, тут же оставил дипломатическую карьеру и попросился к фельдмаршалу Голицыну. И славно сражается. Как он успешно покорил крепость Килию, до сих пор памятно графу Румянцеву. Аккерман же сдался ему после десятидневной осады с 70 пушками, 80 мортирами и 3 гаубицами на крепостных валах. Это не так просто… Так что вполне подходящий человек – этот сын лифляндского дворянина – для того, чтобы доверить ему важное поручение.
– Осип Андреевич! – сказал Румянцев Игельстрому, как только они обменялись приветствиями. – Ее императорскому величеству благоугодно было уполномочить меня заключить перемирие с верховным турецким визирем. С Мегмет-пашою мы договорились послать своих комиссаров в город Журжу. От нас туда едет статский советник Иван Матвеевич Симолин… Как только господин Симолин сообщит вам все артикулы заключенного договора перемирия, вы со своей командой должны свято соблюдать законы перемирия, чтобы никто из военных чинов, под страхом смертной казни, не делал против турок никаких враждебных действий. Все требования господина Симолина вы должны удовлетворять беспрекословно. Эта важная миссия возложена на него ее императорским величеством… Ежели потребуется конвой турецкому комиссару от берега дунайского, так определите пристойную команду из гусар или пикинеров.
– А что вы со мной даете? – спросил барон Игельстром.
– В ваше распоряжение поступает отряд войск, находящийся при Журже. Вы ведь служили по дипломатической части, если память мне не изменяет?
– Да, ваше сиятельство, в Польше, при нашем полномочном министре князе Репнине.
– Ну, с Богом, Осип Андреевич! При съезде комиссарском поступайте в согласии со статским советником Симолиным, долговременная практика не случайно возвысила его в делах политических. Я напишу ему письмо, вы передадите…
В письме Симолину Румянцев писал, что главная квартира в Яссах сделала все, чтобы переговоры с турецким комиссаром о перемирии завершились успешно. Пункты согласованы, ничто не может вызвать, казалось бы, затруднений в решении обоюдного дела. Все наши требования основаны на пользе и необходимости наших выгод. Турки, потерпевшие поражения в трех кампаниях, должны пойти на уступки, чтобы не потерять большего.
Другое беспокоило фельдмаршала куда больше. С заключением перемирия статский советник справится. А вот что будет, если турки откажутся пойти на перемирие? До сих пор главнокомандующий не имел генерального плана кампании и повелений на сей счет. Неужто в Петербурге все еще всерьез мечтают об экспедиции в Константинополь? Во всяком случае, приезд адмирала Нольса и его высокие полномочия готовить все годные суда к морскому плаванию и строить новые, а также состоявшийся разговор с ним убеждали Румянцева в том, что императрица не оставила мысли напасть на Константинополь с двух сторон: граф Алексей Орлов со стороны Средиземного моря, а экспедиционный корпус со стороны Дуная…
Для того и прибыл сюда адмирал Нольс, чтобы подготовить суда для перевозки части корпуса морем. И генерал-майор Евгений Кашкин, сопровождающий адмирала в качестве полномочного представителя Военной коллегии, и сам адмирал сообщили о том, что их направила сюда императрица для починки захваченных у неприятеля судов и постройки новых для экспедиции, которую Петербург намерен предпринять. Сто тысяч рублей выделено на эти нужды.
Из разговора с прибывшими из Петербурга посланцами Румянцев понял, что императрица рассчитывает, что от 10 до 15 тысяч войска могут идти морем, а для этого нужны суда. У турок, как сказал адмирал Нольс, от шести до восьми ветхих линейных кораблей, которые не смеют тронуться из Дарданелл. Не станут они преградой и при высадке русского десанта.
Более того, из разговора с адмиралом Румянцев понял, что в Петербурге царит победное настроение. При дворе говорят, что у турок хоть много галер и купеческих судов, но немало плохих лоцманов и моряков, которые ничего, дескать, не смыслят в управлении кораблем и не слушают никого, даже тех, кто ими командует. «Когда атакуешь, надо ожидать сопротивления, – повторил адмирал слова императрицы, – но если по прошедшему можно заключать о будущем, то должно предполагать, что дело будет трудное, но вполне возможное…»
В Петербурге все кажется легким и вполне возможным, а как только окажешься здесь, в завоеванных княжествах, то все становится на свои места… И адмирал Нольс уже трезвее смотрит на положение дел: то того нет, то другого. А сколько раз Румянцев сообщал в Петербург обо всех нехватках, о которых говорит и адмирал. Да и капитан Нагаткин, боевой мореход, занимался не своим делом. Выходит, что, несмотря на переговоры о перемирии, императрица намерена восполнить как-то промедление. Из того же разговора с адмиралом и Евгением Кашкиным, молодым человеком, восприимчивым и кротким, блестяще знающим несколько языков, развившим бурную деятельность, Румянцев понял, что успех готовящейся экспедиции близок сердцу императрицы. И если мир не будет заключен, то миссия адмирала окажется весьма кстати. Вот почему и сейчас, когда ведутся переговоры о перемирии, адмирал ничуть не сбавил своих приготовлений. «Напротив, – говорил он, – чем более мы будем готовы действовать и особенно нанести этот решительный удар, тем вернее дело мира ускорится». Ясно, что он говорил с чужих слов… Но неужто, кроме экспедиции в Константинополь, в Петербурге не возникло иных мыслей о генеральном плане будущей кампании?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});