Давно волновали эти мысли Румянцева, и так захотелось высказать их знающему человеку, к которому почувствовал доверенность.
– Нет, ваше сиятельство, Порта еще не скоро развалится, как вы выразились, она еще сильна. И сколько лет она еще будет нас терзать своими неутолимыми притязаниями… Хоть Крым бы нам отвоевать пока! – И столько надежды послышалось в голосе Симолина, что фельдмаршал еще больше проникся симпатией к этому невзрачному дипломату, сыну шведского проповедника в Ревеле, столь много уже сделавшему для упрочения авторитета России при европейских дворах.
– Неужто только за Крым будем биться? А Молдавия и Валахия? – И неподдельная горечь послышалась в голосе бесстрашного фельдмаршала. – Столько русской крови пролито за то, чтобы освободить наших братьев по Христовой вере от османского ига!
– Австрия только тогда и согласилась на мирные переговоры, если мы пойдем на уступку завоеванных княжеств. Лишь 1 февраля прибыл из Вены в Петербург курьер с письмом нашего полномочного министра там князя Голицына. В оном подробно передан его разговор с князем Кауницем. И как только Кауниц уведомился о согласии ее императорского величества на возвращение Молдавии и Валахии, он тут же с удовольствием повелел своему министру в Константинополе объединиться с прусским министром и склонять Порту к скорому отправлению полномочных на конгресс для заключения перемирия. Так вот обстоят дела… К тому же о татарах венский двор предпочитает с Портой пока не изъясняться. Лучше, говорят в Вене, трактовать о том на конгрессе.
– Это опять какой-нибудь изворот. В Петербурге не сомневаются, что между Австрией и Турцией заключен секретный трактат о взаимной помощи, уж больно венский двор склоняется за Турцию… – Румянцев помрачнел. Не любил он дипломатические хитрости.
– Турки, говорят, дали много золота за эту помощь, а мы пообещали Австрии долю польских земель при разделе ее по секретному договору с прусским королем… Вот венцы и склонились в нашу сторону.
Румянцев хорошо понимал, что приехавший только что Симолин получил в Петербурге подробную инструкцию о соглашении с уполномоченными Константинополя о перемирии… Так что кому же знать о положении в мире, как не статскому советнику, давнему приятелю Панина, наделившего его всяческими полномочиями. Но он также отчетливо сознавал, что миру скорому не быть.
– Почему-то думается мне, что нам надо готовиться к новой кампании. Столько запутанного открывается накануне переговоров, что не скоро разберешься во всем этом. Пора всерьез готовить войска к новым битвам, тем более столько прорех, что не залатаешь многие месяцы.
– Граф Орлов не раз на императорском совете поднимал вопрос об экспедиции на Константинополь в сем году. И все решили, ваше сиятельство, что вам надлежит распоряжаться ею.
Симолин надеялся порадовать фельдмаршала оказанным ему доверием, но получилось совсем наоборот: Румянцев вскочил и зашагал широкими шагами по приемной дворца. И, лишь немного отойдя от ярости, которая клокотала в нем, почти мирно сказал:
– Как все-таки легко и просто воевать, находясь за тысячи верст от полей сражений! Это ж надо – сказать, что экспедиция может состояться уже в этом году! Да что они там, не читают, что ли, моих реляций? Разве они не знают, что армия намного уменьшилась по сравнению с прошлым годом? Сколько убитых, больных, пополнения почти нет…
Румянцев снова подошел к столу, порылся в бумагах, но ясно было, что он не может так скоро найти то, что пытался найти.
– Мне довелось узнать кое-что о заседании этого совета, ваше сиятельство, – тихо заговорил Симолин. – Так вот, в присутствии ее императорского величества граф Чернышев, отвечая на ее вопросы, заверил, что действия войск вполне обеспечены пополнением. Рекрутов собрано двадцать тысяч с небольшим. Были, конечно, затруднения в том, но можно, по его словам, укомплектовать армию к июню. В этом же месяце он и предлагает послать экспедицию в Константинополь, дабы можно было к тому приготовиться…
Симолин умолк, видя, как Румянцев меняется в лице. От недавней ярости уже почти ничего не осталось. Брови его взлетели вверх от удивления, а потом он расхохотался. Столь неподделен был его смех, что и Симолин осторожно улыбнулся.
– Неужто так и говорил: через три месяца можно будет отправляться в Константинополь? – заговорил наконец Румянцев.
– Более того, граф Чернышев сообщил государыне и членам совета, что расстояние от Дуная до Константинополя всего лишь триста пятьдесят верст, а потому на всю экспедицию нужно не более трех месяцев. Надо взять с собою пропитание и все, нужное в походе. Переправа чрез Балканы не так уж трудна. Турок не стоит опасаться из-за их неустройства, так что, где бы они ни встретились, их опрокинуть можно будет…
– А что же государыня, неужто согласилась со всем этим бредом? – Румянцев перебил Симолина.
– Государыня изволила спрашивать членов совета, может ли посылка корпуса к Константинополю способствовать заключению мира. И все выступавшие рассуждали, что вполне может. Граф Орлов твердо заверял, что экспедиционный корпус лучше всего направить к Варне, а часть его посадить на суда. Для того и прислали вам Нольса, чтобы он строил суда, потребные для экспедиции. Часть Азовской флотилии тоже можно употребить для этой цели. А два фрегата уже готовы выйти с Дона для прикрытия транспорта и очищения Черного моря от неприятельских судов.
– Подумать только, уже все решили и даже назначили меня на должность главного начальника! – Румянцев давно посерьезнел. Симолин говорил о делах далеко не шуточных, экспедиция, которая сначала представилась ему бредом сумасшедшего, становилась реальным фактом. – Поразительные дела Твои, Господи! Я-то думал, что в Петербурге откажутся от губительной экспедиции в этом году…
– А я ж не случайно спросил вас о планах нынешней кампании. Я надеялся, что до вас уже дошли эти разговоры на совете, – говорил Симолин, а сам сожалел, глядя на Румянцева, что рассказал ему о слухах, которые ходили по Петербургу.
– Пока в Петербурге готовятся через три месяца пойти на Константинополь, я выскажу им правду о состоянии нашей армии. Соглашение с Портой, чувствую, пойдет медленно, могут и вообще прерваться мирные переговоры, в то же время приближается открытие нынешней кампании, а высочайших повелений, по коим бы я мог определить действия войск в наступающую весну, до сих пор нет. Неужто они хотят с такой армией идти на Царьград? А приехавший ко мне курьер из Царьграда говорил, что везде видел за Дунаем, как турецкие войска собираются в великом количестве. Как же нам распространять вдаль свои военные действия с таким числом вверенного мне войска, которое вряд ли способно удержать завоеванные земли и крепости на таком грандиозном пространстве?.. Конечно, рано еще говорить о нынешней кампании в сторону Царьграда, тем более что до тех пор всякое может произойти… Может, не понадобится столько нашего войска в Польше, раз венцы и берлинцы вводят свои войска. Кто знает… Кто знает! Вообще мало извещают меня о своих намерениях, чуть ли не последний узнаю о замыслах Петербурга. Ну да ладно, будем заниматься своими делами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});