Читать интересную книгу Однажды орел… - Энтон Майрер

— Почему же? Опасается супружеских уз?

Девушка медленно, сдержанно улыбнулась:

— О, нет. Просто ему кажется, что при его… при нынешнем положении вещей нам следует несколько повременить.

— И вы согласны с ним?

— Нет, сэр, мне хотелось бы вступить в брак теперь. Но я считаюсь с его желаниями.

Сдержанная, спокойная девица. Полная противоположность нервной, легкомысленной Джинни.

* * *

Мессенджейл подумал о дочери с мрачной тревогой. Джинни была очень хороша собой, очень подвижна и своенравна, настолько своенравна, что он не мог найти к ней никакого подхода. Когда бы Мессенджейл ни вспомнил о Джинни, она всегда представлялась ему стоящей в сверкающем солнечном блике на середине тебризского ковра, с ее головы ниспадают длинные черные волосы, а в глазах — злой, задорный огонек, словно она замышляет какую-то новую коварную проделку. Мессенджейл журил дочь, шлепал ее, а однажды, выйдя из себя, даже отхлестал добротным кожаным ремнем. Тем не менее она открыто не повиновалась ему, насмехалась над ним, ставила его в тупик. Как-то Джинни приехала домой на рождественские каникулы и через три дня сообщила родителям, что уезжает, прозрачно намекнув, что собирается к подружке по колледжу в Коннектикут.

— Но ведь ты только что приехала, Вирджиния, — возразил он. — В четверг мы принимаем гостей…

— Ничем не могу помочь! — ответила она, пожав худенькими плечиками, и состроила ему гримаску. — Это все результат того, что у тебя такая жутко популярная, пользующаяся потрясающим успехом дочь.

— Тебе следовало бы поставить в известность мать и меня, раз уж ты взяла на себя подобное светское обязательство…

— О боже, да это вовсе не обязательство! Почему ты все превращаешь в церемониал смены караула? Просто Нэнни Дарлингтон спросила, не хочу ли я провести у нее несколько дней, и я согласилась. Почему ты из каждой мухи делаешь слона?

Глядя на дочь, Мессенджейл почувствовал, как в нем закипает знакомый гнев, смешанный с отчаянием.

— Я считаю, что тебе не следует ехать, — заявил он категорически, хотя сознавал, что поступает неправильно. — Будет лучше, если ты останешься дома.

Глаза Джинни расширились от негодования.

— Это просто возмутительно! — закричала она. — Я должна поехать. Ты ведь сам только что сказал, что это светское обязательство!

— В таком случае позвони и скажи им, что не можешь выехать.

— Я не останусь здесь!.. — заявила она, резко тряхнув головой и отбросив волосы назад.

— Останешься, если я говорю остаться.

— О, Котни, пусть она едет, — устало вздохнув, возразила Эмили. — Пусть едет, если ей хочется. Что толку удерживать ее здесь против воли?

— Каникулы дети должны проводить в семье, — заявил он.

— Для того чтобы ты мог выставлять меня напоказ как ласковую, послушную дочь? — расхохоталась Джинни. — Как некое достижение, венчающее…

— Замолчи! — крикнул он и, понизив голос, добавил: — От тебя требуют не так уж много…

— Не так уж много?… Даже слишком много!

Не в силах более сдерживаться, он вышел из комнаты, направился в кабинет и в течение часа или около того читал, пока к нему не вернулось спокойствие. Он позволил дочери уехать в Коннектикут, ибо выбора действительно не было. Он мог удержать ее, но Джинни отомстила бы ему какой-нибудь непредвиденной дикой выходкой, что было бы неизмеримо хуже, чем объяснять гостям причины отсутствия дочери во время рождественских каникул; неизмеримо хуже, нежели быть лишенным со присутствия и терзаться беспокойными мыслями о том, где она и что делает…

* * *

— Чем занимается ваш отец? — неожиданно спросил Мессенджейл невесту Донни.

— Мой отец? — Девушка опустила глаза, потом вновь подняла их на Мессенджейла. — Он корреспондент. Корреспондент за рубежом. Сейчас он в Тунисе.

«Конечно, — подумал Мессенджейл, — нью-йоркский еврей! Все понятно. Интересно, где ее откопал этот молодой Дэмон?»

— А вы, наверное, учитесь? — спросил он девушку.

— Да, я на втором курсе в Барнарде.[73]

— А моя дочь учится в Брин-Море.

— Да, я знаю, Дон рассказывал о ней.

— Разумеется. Они с детства знают друг друга. А как вы относитесь к предстоящей поездке Дональда за океан?

Несколько секунд девушка молчала, устремив взгляд на звезды и нашивки Мессенджейла.

— Пожалуй, мне не следует отвечать, — сказала она наконец.

— Почему?

— Видите ли…

— Опасаетесь задеть меня?

— Не в этом дело, — застенчиво улыбнулась она. — Я не хочу говорить просто потому, что считаю всю эту войну сплошной ошибкой и заблуждением.

— В самом деле? — Мессенджейл изобразил на своем лице удивление. — А я считаю, что нацистские расовые теории, в частности, в известной мере оправдывают наше участие в войне.

— Конечно, — спокойно кивнула головой девушка. — Наверное, у нас не было иного выхода. Но из-за войны… мы многое утрачиваем.

— Что же именно?

— Ну… — Теперь она слегка смутилась, почувствовала себя неловко, — …некоторые права, некоторые свободы… Они никогда уже не будут восстановлены. Во время войны у людей формируется особый склад ума и они приемлют то, с чем не согласились бы в обычной мирной обстановке.

— Следовательно, война побуждает людей к восприятию фашистских доктрин?

Устремив на Мессенджейла пристальный взгляд, девушка покачала головой. Смышленая девица, очень смышленая. Евреи всегда такими были.

— Я не делаю столь категоричного вывода. То, о чем я говорю, представляется мне скорее рядом своеобразных убеждений: все начинают думать, что решение проблем возможно только применением насилия, власти, принесением жертв…

— Вы не одобряете тех, кто приносит себя в жертву?

— Нет, почему же… — Ее большие, удлиненные глаза стала очень серьезными. — Только все зависит от того, во имя чего приносятся жертвы…

— Отлично. Так во имя чего же их следует приносить?

— Прежде всего во имя мира без предрассудков, — сказал молодой Дэмон. Несколько минут он прислушивался к разговору и теперь увлеченно вступил в него. — Во имя мира без разделения людей по цвету кожи, во имя мира, где не будет существовать положения, при котором одна десятая человечества живет по-королевски, а остальные девять десятых низведены до состояния отчаявшихся животных… Если мы попросту снова погрязнем в том же старом, надоевшем мире сфер влияния, политики с позиции силы и дипломатии канонерок, то смысла в приносимых жертвах не слишком много.

Мессенджейл снисходительно улыбнулся:

— Я думаю, на этот раз вам беспокоиться не следует. Мир, который возникнет из этой борьбы, будет действительно очень в очень отличаться от старого.

— Надеюсь, — сказал юноша, — всей душой надеюсь, что так и будет.

— Обновленные небеса и обновленная земля, — откликнулся Мессенджейл и дружелюбно рассмеялся, но молодые люди лишь посмотрели на него пристально, отчужденно. Они не очарованы им и никогда не будут очарованы. Бедные дети в джунглях. Все эти напыщенные курсы истории, управления и экономики не дают им никакого представления о том, что составляет суть рода человеческого: трепетная юность отказывается понять, что в этом мире всегда будут существовать пути, ведущие к власти, и что человек, просто уже потому, что он человек, всегда будет стремиться попасть на эти пути, ибо никакие другие человеческие усилия не принесут столь волшебного, столь соблазнительного вознаграждения…

— Мардж! Не может быть, прямо как в старое доброе время у домашнего очага! — воскликнул подошедший к столу Мидоуларк Уолтере. Выразительные, как у таксы, глаза и приплюснутый мясистый нос придавали ему еще более взволнованным а добродушный вид, нежели прежде. Теперь он уже подполковник, служит в отделе у Сомервелла. Пожалуй, они все-таки умудрятся, несмотря ни на что, проиграть войну. После короткой шумной болтовни Уолтерс пригласил Мардж к своему столику повидать Айрис и ее сестру. Мужчины встали, и в тот же момент молодой Дэмон, взглянув на часы, сказал:

— Нам надо идти, милая.

— Куда? — быстро спросила Томми.

— Я пообещал двум друзьям, что мы встретимся с ними и одном месте.

— А сюда они не могут прийти?

Донни нежно улыбнулся:

— Видишь ли, я думаю, что там они будут чувствовать себя уютнее — там совсем не так сверхвеличественно, как здесь.

Мэрион тоже встала. Донни наклонился, чтобы поцеловать мать. Томми взяла его руки в свои.

— Я увижу тебя завтра, дорогой? Дедушка надеется, что мы могли бы…

— О, конечно, конечно.

— Почему бы паи не позавтракать вместе? Если ты вовремя проснешься…

— Отлично, — ласково улыбнулся юноша. Его волосы были не длиннее разрешенных уставом, отчего он казался очень молодым и беззаботным. — Я изменил свой распорядок, — сообщил он матери. — Теперь я встаю рано.