такой настойчивостью и с таким шумом. Стрелять в водителя ей очень не хотелось… И тут Генрих громко крикнул, не оборачиваясь к ней:
— Гертруда, держись!
И сразу стал притормаживать, словно собирался подставить своё маленькое и хрупкое средство передвижения под чёрный и огромный паровой экипаж ювелиров. Зоя едва успела бросить револьвер в кобуру и двумя руками вцепиться в экипаж; она видела, как паровая махина буквально налетает на них, но в последнюю секунду Генрих снова крикнул:
— Держись!
И крутанул колесо управления так резко, что электромобиль немного оторвал левые колёса от мостовой, а Зою кинуло на стенку дивана, так что она едва не вылетела из коляски. Но этот резкий манёвр позволил им свернуть на маленькую улочку. Их экипаж буквально полетел меж домов с витринами и близких тротуаров, на которых стояли прилавки со всякой всячиной. И девушка, оглянувшись назад, вдруг испытала… нет, не облегчение, она испытала гордость за своего Генриха. Ведь этот манёвр, да и вся задумка, были исполнены безукоризненно, большой и страшный правой агрегат, с рёвом и гудками, пролетел дальше по большой улице, наверно, даже и не понял, куда делся электромобиль грабителей. Так что ей было чем гордиться. Этот Ройке и вправду был неплох. Вот только гордиться ей прижглось недолго. В тот день удача словно издевалась над ними, то улыбаясь во весь свой белозубый рот, то через мгновение корча им отвратительную гримасу. И гримаса Фортуны на этот раз выглядела как пятнадцатилетний парень, который толкал перед собой тачку-прилавок с овощами. И паренёк этот, словно специально, выкатил свою тачку на мостовую в то время и в том месте, где Генрих просто не мог с нею разминуться. Нет, всё-таки он смог. Ройке вывернул руль, чтобы не сбить паренька, но проезжей части ему не хватило, и правым передним колесом он влетел на поребрик…
Удар… Зоя снова подлетает на диване и снова едва не вываливается из салона… Электромобиль с омерзительным скрежетом проползает ещё пару метров по мостовой и замирает.
Генрих бьётся о руль грудью, но, морщась, первым делом сначала оборачивается на Зою: ты в порядке? И, убедившись, что с нею всё нормально, выскакивает на мостовую и смотрит, что там произошло… А потом в отчаянии стягивает с головы фуражку и говорит, едва сдерживая отчаяние, всего одно слово:
— Ступица!
Зоя сразу выскочила вслед за ним. Конечно, пока им тут ничего не угрожало… Пока… Ведь вокруг них стал собираться народ, и его можно было понять: мало того, что произошло дорожное происшествие, такое случалось, а вот увидеть таких странных людей в масках, при том что одна их них была одетая в трико девушка… Тут явно происходило что-то непонятное и интересное, на что любопытному горожанину непременно надо посмотреть, вот зеваки и стали стекаться отовсюду.
Девушка подлетела к Генриху и увидала, что переднее правое колесо электромобиля просто подломлено и ушло под днище экипажа.
— Что? — спросила девушка у Ройке, хотя и сама всё понимала.
— Это конец, — почти простонал молодой человек.
И девушка сразу приняла единственно правильное решение:
— Бежим.
И так как её слова не дошли до Ройке сразу, схватила его за руку и потянула за собой.
— Ну, давай же… Давай…
Только после этого он наконец стронулся с места. И они побежали. Девушка бежала впереди, бежала довольно быстро, хотя и не так, как могла бы; ещё она всё время оборачивалась — не отстал ли от неё её мужчина? Но тот, хоть и не был так тренирован, как Зоя, но был строен и достаточно высок, чтобы иметь длинный и лёгкий шаг. В общем, Ройке держался. Мало того, он, кажется, пришёл в себя, и когда на одном участке пути он ей крикнул: «Направо! В проулок!», Зоя послушалась и свернула на очень узкую улочку, на которой ещё никогда не бывала. Это был проход между домами, здесь имелись лишь двери чёрных выходов и совсем не было людей.
— Нам надо переодеться, — произнёс молодой человек, когда убедился, что тут никого нет.
Да, это была правильная идея. Зоя остановилась, скинула с плеч рюкзак и стала доставать оттуда платье и шляпку, а Генрих стянул с себя чёрный свитер и остался в полосатой сине-зелёной регбийке; они оба сняли маски и спрятали всё снятое в рюкзак.
Не прошло и минуты, как из узкого проулка вошли во двор многоэтажного дома два молодых и непримечательных человека. То были высокий худощавый мужчина в спортивной одежде и высокая девушка в простом платье и скромной, мягко говоря, шляпке с вуалью. У молодого человека при себе был рюкзак. Шли они достаточно быстро и весьма скоро покинули двор и вышли на улицу, на которой через пару сотен шагов поймали извозчика и попросили его отвезти их на север, на вокзал.
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Глава 39
⠀⠀ ⠀⠀
И почти в тоже время, как эти два молодых человека уселись на диваны конной повозки, к шумному перрону подходил поезд «Варшава-Берлин-Гамбург», именно этого поезда в тени красивого навеса и дожидался брат Тимофей. Стоял, поигрывая свёрнутой в трубочку газеткой. Он был невозмутим, зная, что человек, которого он ждёт, покинет свой вагон одним из последних. Приехавший человек обязательно будет ждать свободного носильщика и никуда не будет торопиться. Поэтому Елецкий тоже никуда не спешил и собирался дождаться его под здесь, под часами.
Так всё и вышло; когда первые пассажиры поезда схлынули с перрона, когда пошла вторая волна из тех, кто ехал в «мягких» вагонах и мог позволить себе носильщика, вот только тогда брат Тимофей не спеша двинулся по перрону навстречу иссякающему потоку.
И вскоре увидел того, кто ему был нужен. То был человек лет сорока пяти, чуть выше среднего и худой, немного сутулый и относящийся к своему костюму так же небрежно, как это делал и сам Елецкий. Он шёл впереди тележки носильщика с совсем не старой дамой и о чём-то с нею разговаривал. Признаться, появления дамы брат Тимофей не ожидал. Он даже остановился, когда понял, что дама приехала вместе с гостем, но гость уже увидал Елецкого и заулыбался, протянул навстречу опричнику руки так, как протягивают доброму знакомому, которого хотят обнять.
— Пан Тимотеуш…
— Самуэль, дорогой…
И они обнялись, причём брат Тимофей тихо спросил у приехавшего:
— А кто это с тобой? — он, конечно же, имел в виду яркую даму, что стояла теперь чуть в стороне, глядела на них и улыбалась. Он понимал,