С ходу атаковал Вейсман обширный лагерь верховного визиря. Высланные ему навстречу отряды конницы были тут же рассеяны пушечным огнем. Попытки визиря отогнать от лагеря каре Вейсмана и Озерова были тоже безуспешными: две наши полевые батареи точным огнем подавили батареи неприятеля, окружавшие его лагерь. Армия визиря ретировалась, оставив богатую добычу.
Вейсман хотел атаковать Мачин, но получил известие, что он уже взят генералом Милорадовичем, начавшим свой поиск от Браилова.
Воспользовавшись растерянностью турок, узнавших о сдаче Бабадага, Тульчи и Мачина, подполковник Якубович с небольшим отрядом осадил Гирсов. Русские открыли сильную пушечную пальбу. Одно из ядер вскоре попало в пороховой погреб. Мощным взрывом была разрушена часть крепостной стены, после чего отряд Якубовича штурмом взял крепость. Значительная часть турок вместе с комендантом крепости была уничтожена. Заклепав или уничтожив пушки неприятеля, взяв немалую добычу, отряд Якубовича вернулся на свой берег Дуная, о чем рапортовал Румянцеву.
Между тем Вейсман продолжал успешное продвижение по неприятельской стороне Дуная. На этот раз он двинулся к Исакче, где должен был стоять сильный гарнизон. Выслав подполковника Блюхера на дорогу для того, чтобы отрезать путь неприятелю к Мачину, сам Вейсман пошел по Бабадагской дороге и вскоре оказался у Исакчи. Город был сильно укреплен: 26 больших пушек, 2 мортиры, 53 пушки охраняли его стены. Но ничто уже не помогло туркам, сломленным неудачами. 24 октября Вейсман взял крепость, занял замок. И с большой добычей вернулся в Измаил.
31 октября Вейсман доносил Румянцеву об успешном завершении всей экспедиции, в итоге которой было убито 800 турок и взято в плен 123, захвачено 170 пушек и мортир, 4 больших кончебас, 27 плоских шаек, 5 булав и 18 знамен, сброшено в Дунай 3 тысячи бочек пороха, множество бомб, ядер, серы, свинца и прочих боевых припасов. Все это военное снаряжение невозможно было взять с собой. После этой экспедиции перестали существовать укрепления Исакчи и Тульчи, их замки были разрушены, мечети и дома сожжены. Около 16 тысяч жителей переправлено на левый берег Дуная. Убыток, нанесенный неприятелю, по заявлению Вейсмана, превосходил 4 миллиона рублей.
Румянцев вместе со своей походной канцелярией 31 октября вернулся в Яссы.
Кампания завершилась успешно. Бегство великого визиря с деморализованной армией из Бабадага – лучшее тому свидетельство.
Жизнь в Яссах постепенно налаживалась. Начались празднества, балы… Генералы и офицеры уехали в свои деревни, в Москву, Петербург, лечиться на воды. А фельдмаршал Румянцев снова вынужден был оставаться при армии.
В конце октября отбыл в Петербург верный его помощник генерал Ступишин с письмом Панину, в котором Румянцев подводил итоги кампании текущего года. «…При благодати вседарствующего Бога, поразили войска, мне вверенные, и визиря, и все силы турецкие, на расстоянии, простирающемся до 400 верст на здешнем и супротивном берегу Дуная. Горело у нас чрез дней три неутолимо военное пламя, и в одни часы на разные места, столь между собою отдаленные, ведены были атаки, и потому слух одной победы, встречался с другою, приводит турков зреть свою опаснейшую погибель. Все крепости от Тульчи, даже за Гирсов, взяты, все их лагери, все их припасы и всю многочисленную артиллерию отбили и перевезли на свой берег, кроме ненужного, и чего перевезть было неудобно, то предали огню, равно как и все укрепления, служившие к укреплению ноги неприятелю, до основания разрушены чрез пороховые подрывы; напоследок, последствием сего, и крепость Журжевскую выручили мы дешевою с нашей, но не дешевою с неприятельской стороны ценою. Славный Мусун-оглы весь свой лагерь и экипаж потерял, и крепость нам досталась с полными артиллерийскими и съестными припасами. Подробнее рассказать все сии успехи предоставляю подателю сего, г. генерал-майору Ступишину…»
А через месяц после этого Румянцев отправил Вейсмана с письмом Екатерине II, где говорилось: «Всемилостивейшая Государыня! Генерал-майор фон Вейсман искал щастия повергнуть себя к освященным стопам Вашего Императорского Величества и поднести обстоятельный план действий, им произведенных за Дунаем… Он сколь храбрый и искусный генерал, так человек усердный и готовый всегда на службу Вашего Императорского Величества…»
И сколько таких писем написал в эти дни фельдмаршал Румянцев, рекомендуя обратить внимание на того или иного его сподвижника. Писал матери, сестрам, супруге. Делился своими планами, замыслами, надеждами, мечтал о мире, которого наверняка теперь запросят турки.
В эти дни Румянцев получил рескрипт и собственноручное письмо Екатерины II, в котором она рекомендовала употребить «всевозможные и деятельнейшие способы… у нашего неприятеля, не компрометируя, однако, себя, чтоб его как-нибудь склонить и довести до того, чтоб с вами вступили в переговоры о мире».
В прошлом году, после Кагульской баталии, Румянцев писал визирю. Так что опыт дипломатической переписки у него уже имелся. Конечно, он напишет письмо, может, не такое сухое, как там было подготовлено в Петербурге. У него есть тут замечательные помощники, умеющие писать красочные письма. Но опять-таки неясно, какие условия предъявлять при этих переговорах. Он понимает, что условия мирного договора вырабатываются в ходе переговоров, но все-таки какие-то предварительные наметки должны уже быть сейчас… А их нет! И снова он будет ходить как в тумане. Видны лишь контуры предмета, а вся суть, красочность его расплываются, ускользают от взгляда… Ничего определенного не скажут, а сами ждут положительного итога. Вот так же получилось со строительством Дунайской флотилии. Кому непонятно, что это необходимое и важное дело! А как оно было поставлено практически? Прислали от Адмиралтейства капитана флота Нагаткина, который вроде бы ретиво взялся за дело, а потом искренне и не обинуясь признался, что он сам несведущ в части построения судов и не способен распоряжаться строительством судов. А потом вообще свалился в тяжелой болезни, и никто не смог его заменить, теперь же подал челобитную об отставке. И разве он, фельдмаршал Румянцев, чистосердечно не изъяснялся пред ее императорским величеством, что ему тоже отнюдь не знакомы дела вооружения морского? Так не вняли его просьбе и не освободили его от этих дел. А если уж Петербург считает, что надобно и здесь производить строение, в таком случае пусть определят человека, знающего все части ремесла морского, который бы своим появлением снял бы с него заботы совсем неизвестных ему дел… Вот так и всегда… То мысли вертелись вокруг высоких масштабных дел, то вокруг совсем ненужного ему дела. Мелкие дела всегда имеют способность заслонять великие. Сколько уж раз было говорено, чтобы обращались к своим непосредственным начальникам! Нет, всем нужна резолюция самого фельдмаршала, а потому и в отпуск не пускают… Столько дел накапливается за день, что и ночью приходится работать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});