К. Алексеева
12 сентября 909
Москва
337. Н. В. Дризену
3/XI 909
3 ноября 1909
Москва
Глубокоуважаемый Николай Васильевич!
Пишу в антракте между актами. Это единственное время, когда я могу заниматься своими личными делами. От 10 [до] 12 у меня ежедневно фабрика – конторские дела. От 12 до 4 1/2 репетиции. От 4 1/2 до 5 прием в театре, от 5 до 7 обед и отдых, от 7 до 11 1/2 – вечерний спектакль или репетиция. После спектакля, до 2 час. ночи, работаю над ролью1. По воскресеньям и праздникам – два спектакля. Когда же мне писать? Когда мне сосредоточиться и уйти в дорогие для меня воспоминания об Антоне Павловиче? Давно уже я собираюсь, хотя начерно, записать все, что сохранилось в памяти, но, увы, мне это не удалось сделать даже летом.
Моя переписка с Антоном Павловичем совершенно интимная. Все, что касалось постановки и пьесы, он писал Немировичу. Так было условлено.
Ваше письмо я передам Владимиру Ивановичу.
Еще раз пересмотрю всю переписку и, если найдется что-нибудь, пришлю, конечно, с разрешения семьи.
Года два назад я рассказывал все свои воспоминания об А. П. моему помощнику по режиссерству – Льву Антоновичу Сулержицкому. Он их записал и хотел издавать.
Сулержицкий кое-что писал в беллетристике и печатался в "Знании". Быть может, Вы поручите мне переговорить с ним или сговоритесь с ним письмом? Его адрес: Москва, Художественный театр.
Теперь о режиссерском отделе.
Право фотографирования постановок принадлежит исключительно московскому фотографу Фишеру (бывший Дьяговченко). По контракту только он владеет и распоряжается негативами и снимками. Что делать с материалом постановки? Эскизы декораций "Месяца в деревне", равно как и рисунки костюмов, принадлежат Добужинскому. Театр хранит только копии. Mise en scene не будет никакой. Скамья или диван, на кот[орый] приходят, садятся и говорят,- ни звуков, ни подробностей, ни деталей. Все основано на переживании и интонациях. Вся пьеса сплетена из ощущений и чувств автора и актеров. Как записать их, как передать неуловимые способы воздействия режиссеров на артистов? Это своего рода гипноз, основанный на самочувствии актеров в момент работы, на знании их характера, недостатков и пр. Как в этой пьесе, так и во всех других – эта и только эта работа существенна и достойна внимания. Все то, что говорит о деталях и реализме постановки, является случайно, в последнюю минуту, после первой генеральной.
"Анатэма" сложнее по mise en scene, но и там группировка действующих лиц интересна и нужна только в связи с внутренним переживанием. Как передать все те переживания, которыми оживлена сухость пьесы? Чтобы передать эту режиссерскую работу, единственную нужную и интересную, пришлось бы писать тома и забираться в дебри психологии актерского творчества.
Вот почему попытки наши всегда были неудачны. Вот почему и теперь я не знаю, как приступить к этой работе.
Общий взгляд на постановку – очень вреден и путает. В свое время мы написали такой взгляд для чеховской пьесы "Три сестры". По этим запискам поставили пьесу. Я видел эту постановку. Ужаснее ничего придумать нельзя. Поняли только, что в пьесе нужна тоска, печаль. У нас эта тоска достигается смехом, так как Ў пьесы – на смехе. Там смех отсутствовал, получилась отчаянная тоска – для публики.
Я перечитываю письмо и вижу, что по всем трем пунктам мне приходится огорчить Вас.
Поверьте, мне это очень тяжело, и я ломаю голову, как мне избежать такого результата, так как для Вас я бы всегда хотел сделать все от меня зависящее. Кроме того, Ваше новое дело мне в высокой степени симпатично. Чтобы загладить свою теперешнюю вину, я буду думать: что бы я мог написать верного и интересного. Пока у меня задумана большая работа, но она будет готова не скоро. Задумана статья: о трех родах драматического искусства (переживание, представление, доклад). Раньше лета мне не придется приступить к ней.
Словом, буду всячески стараться загладить свою вину, а Вы подождите сердиться на меня и будьте снисходительны и терпеливы. Надеюсь оправдаться в будущем. Жму Вашу руку и шлю сердечный привет Вашей уважаемой супруге.
Сердечно преданный и уважающий Вас
К. Алексеев
338*. Н. А. Попову
3 ноября 1909
Москва
Дорогой Николай Александрович!
Пишу коротко, так как очень занят.
Прежде всего спасибо за внимание, за любовь и за статью обо мне1. Тронут и конфужусь. Относительно Вашей будущей деятельности Вы знаете мое личное мнение.
Могу сказать словами Хлестовой:
"А ты, мой батюшка…- Пора перебеситься".
(Не сердитесь. Говорю любя и уважая!)
О Дагмарове, Павленкове и Урванцеве сказал правлению и Немировичу 2.
Для того чтоб говорить за них в правлении, мне необходимы некоторые сведения, а именно:
а) на какое содержание они пойдут;
б) какие роли в нашем репертуаре они могли бы играть;
в) хватит ли у них энергии и терпения пройти нашу шлифовку, прежде чем завоевать себе прочное положение в труппе;
г) быть может, они любят много ролей и много играть?
Мне представляется, что Дагмаров мог бы в некоторых ролях заменить со временем Качалова.
Работаю до одури над "Месяцем в деревне". Пьеса до того тонка по психологии, что не допускает никакой mise en scene.
Приходи, садись на скамейку и переживай почти без жестов. Приходится разрабатывать внутренний рисунок до небывалых тонкостей.
Жму Вашу руку.
Жена и дети кланяются.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});