Читать интересную книгу Загадка смерти Сталина. Исследование - Абдурахман Авторханов

Догадываться, что на верхах идет разгром и пока что летят головы одних ленинградцев, учеников Жданова, партия начала после мартовской сессии Верховного Совета СССР в 1949 году. Надо было соблюсти внешнюю легальность, и поэтому на сессии как бы в рабочем порядке сообщили, что 5 марта 1949 года Вознесенский освобожден от должности. Заодно освобождены и его соратники.

Поскольку бывший ждановец Косыгин, предавший своего долголетнего покровителя и перешедший теперь к Маленкову, не только продолжал оставаться заместителем Председателя Совета Министров СССР, но на той же сессии был еще назначен министром легкой промышленности СССР, а о Кузнецове ничего не сообщалось, то никто не думал, что Кузнецов (после кратковременного пребывания во главе Ленинградского исполкома), Попков, Родионов уже проходят «конвейер» пыток в подвалах Берия и Абакумова, а Вознесенский сидит под домашним арестом и пишет «Политэкономию коммунизма», еще больше раздражая этим Сталина. К тому же, чтобы дезориентировать партию и общественность, снятые все еще назывались товарищами, значит, ничего, мол, не произошло. Последний раз Вознесенского и Кузнецова видели среди членов Политбюро 22 января 1949 года на вечере памяти Ленина. Только после разоблачения преступлений Сталина стало известно, что Вознесенский был расстрелян 30 сентября, а остальные во главе с Кузнецовым — 1 октября 1950 года.

Берия и Маленков не успокоились на том, что убрали с пути Жданова и ждановцев. Чтобы обеспечить свое монопольное положение при Сталине, надо было нанести удар и бывшим союзникам Жданова, то есть оторвать Сталина от всей его «старой гвардии» (Молотов, Ворошилов, Каганович, Микоян, Андреев). Именно людям «старой гвардии», бывшим непосредственным ученикам Ленина и долголетним соратникам Сталина в борьбе за власть, Сталин был обязан своим успешным восхождением к единоличной диктатуре. Их верность ему была абсолютна, а вера Сталина в них — ничем никогда не поколеблена.

Вот почему могло казаться на первый взгляд, что Берия и Маленков берутся за безнадежное дело, — но они за него взялись столь основательно, а их мастерство в применении «сталинской диалектики» оказалось столь высокого класса, что Сталин скоро начал допускать недопустимое: Молотов, Ворошилов, Микоян, Каганович, Андреев могут быть орудием сионистского заговора против него, даже больше — они могут быть англо-американскими шпионами.

Однако Сталин мыслил по-своему весьма логично: если он сам прибегал к поддержке царской полиции в борьбе с соперниками (например, с Шаумяном), если Ленин получал деньги от немецкой разведки для развала России, то почему ученики Ленина и Сталина не могут сейчас делать то же самое?

Прямым результатом начавшихся подозрений Сталина было искусственно созданное «сионистское дело» Лозовского, Михоэлса и других. Как еврейки, замешанные в это дело, были арестованы жены Молотова, Андреева, вдова Калинина. Жен других членов Политбюро тоже начали таскать на допросы МГБ как подруг Молотовой (Полины Жемчужиной). Вне подозрения оставались только жены «двух цезарей» — Маленкова и Берия, — хотя до тех пор они тоже считались задушевными подругами Молотовой.

У арестованных «сионистов» начали брать под пытками «чистосердечные признания» в том, как созданный во время войны Антифашистский еврейский комитет СССР вошел по поручению американской разведки в связь с Молотовым и Микояном, чтобы подготовить в СССР антисталинский переворот. Вымучивая эти нелепые «признания», Берия и Маленков учитывали одну основательно ими изученную слабость всесильного диктатора: хорошо сплетенная интрига о заговорах всегда находила дорогу в мнительный мозг Сталина. Сталин дошел до того, что даже по-собачьи преданного ему Ворошилова объявил английским шпионом и поставил на его квартире тайный микрофон.

В то же время пропагандная лаборатория Суслова начинает создавать легенду, что Берия и Маленков — «ученики Ленина» не только политически, но и физически, что они якобы работали под его непосредственным руководством (хотя Ленин и представления не имел об их существовании) наряду со старыми членами Политбюро.

Тут удивляет не столько бесцеремонность исторической фальсификации, сколько «веротерпимость» Сталина, допустившего, чтобы его ученики, дискриминируя его самого, так вызывающе апеллировали к Ленину.

Тем не менее новая легенда была официально возведена в партийную догму в одинаково сформулированных приветствиях ЦК в связи с пятидесятилетием Берия в 1949 году и Маленкова в 1952 году: «Товарищу Берия Лаврентию Павловичу. ЦК и Совет Министров СССР горячо приветствуют Вас, верного ученика Ленина, соратника товарища Сталина, выдающегося деятеля Коммунистической партии и Советского государства…» («Правда», 29.3.49), «Товарищу Маленкову Георгию Максимилиановичу. ЦК и Совет Министров СССР горячо приветствуют Вас, верного ученика Ленина и соратника товарища Сталина…» и т. д. («Правда», 8.1.52).

Под большевистским небом хотя и нет ничего постоянного, зато нет и ничего случайного. Так и здесь была обдуманная концепция партийно-полицейского аппарата: если будущие преемники Сталина, минуя Молотова и «старую гвардию», займут трон (что и случилось), то партия и народ должны знать, что тут не лжедимитрии, не «тушинские воры», а законные наследники самого Ленина. При всем том, что Сталина превратили в марксистского бога и в этом он затмил славу самого Ленина, ведь все же правили от имени и во имя Ленина.

Но быть зачисленным в «соратники Сталина» значило гораздо больше, чем то, что входит в прямой смысл этого понятия: у Сталина гораздо больше, чем у Ленина, можно было поучиться искусству властвования.

Интересно, что ликвидация ждановцев не привела к реабилитации военных друзей Маленкова и Берия. Жуков и ведущие военачальники в истекшей войне — адмирал Юмашев, маршал авиации Вершинин, маршал бронетанковых войск Богданов, маршал артиллерии Воронов, — оставались в провинции или вообще были отставлены от дел. Командующий Военно-Воздушными Силами маршал авиации Новиков даже был осужден якобы из-за доносов его подчиненного — генерала Василия Сталина, сына Сталина. Но из начальствующих военных никто и не пострадал, кроме ставленника Жданова — Шикина (его сняли с поста начальника Главного политического управления Министерства обороны, заменив Желтовым). До смерти Сталина сами «ссыльные» военные тоже никаких признаков жизни не подавали. Вероятнее всего предположить, что Сталин усилил полицейский надзор даже и за теми, кто был в центре[3].

Расчеты Сталина тут ясны и разумны. Он может и хочет противопоставить Маленкова и Берия «старой гвардии» и для этого предоставляет в их распоряжение партаппарат и его пропагандную лабораторию, но он также предусмотрительно не уступает им монопольный контроль над армией и полицией. В партаппарате сидят болтуны, а в армии и полиции — носители власти. Болтунами могут управлять Берия и Маленков, а носителями реальной власти, как и всегда, будет управлять он сам.

Только потом выяснилось, что у Сталина была и другая причина. Он собирался повторить свою общеизвестную игру — убрать врагов первой очереди руками врагов второй очереди, а потом врагов второй очереди убрать руками «выдвиженцев». «Чтобы не ошибиться в политике, надо смотреть вперед, а не назад», — говорил Сталин.

Но пока что Сталин был занят оглядыванием назад, копанием в биографиях «старой гвардии», которую он прямо связал (из-за еврейских жен) с фиктивным «делом сионистов», ведшимся в величайшем секрете и необычно долго — с 1948 года по август 1952 года.

По словам Хрущева, само дело возникло из-за простого предложения Советскому правительству со стороны Антифашистского еврейского комитета (при Совинформбюро) во главе с Михоэлсом (народный артист СССР) о создании в Крыму Еврейской автономной советской республики. Сталин решил, что это попытка оторвать Крым от СССР и поставить его под контроль Америки («Khrushchev Remembers», рр. 275–276).

Чтобы не вызвать шум на Западе, особенно в Америке, Сталин предпочел самого Михоэлса не арестовывать, а имитировать автомобильную катастрофу (метод уже испытанный: в Тифлисе в 1922 году так был ликвидирован Камо, а в Ленинграде в 1934 году — охранники Кирова). Михоэлс был убит на дороге под Минском. По рассказу Хрущева, Сталин готовил ту же участь и бывшему министру иностранных дел Литвинову: это легко было сделать во время его обычных поездок на подмосковную дачу (см. там же, с. 278).

«Сионистское дело» кончилось тем, что 10 августа 1952 года член ЦК, заместитель министра иностранных дел СССР, председатель Совинформбюро Лозовский и еще двадцать видных еврейских деятелей культуры и искусства были расстреляны. Жена Молотова отделалась ссылкой в Казахстан.

Хрущев много рассказывает об антисемитизме Сталина; об этом говорил еще Троцкий; об этом же писала и Светлана Аллилуева. Но сталинский антисемитизм был не зоологическим, как у Гитлера, а прагматическим. Если бы Эйнштейн родился в империи Сталина, то он атомную бомбу изобрел бы не в Америке, куда его выпустил Гитлер, а у Сталина (и только потом Сталин мог бы его ликвидировать).