— Можно даже сказать: лакей без лакейства, — заметил я.
— И это можно, — подхватил пройдоха».
Все это невольно приходит на ум при изучении истории борьбы между Сталиным и Тито. Когда обострение отношений между СССР и Югославией достигло высшей точки, Сталин лично составил «дипломатическую» ноту на имя правительства Югославии. Об этом авторстве Сталина говорит не только стиль ноты, но и ее содержание: в ней сказано то, что никто, кроме Сталина, не осмелился бы написать, ибо невольно создается впечатление, что обрисован не столько югославский, сколько сталинский советский режим и Коммунистическая партия Советского Союза:
«В марксистских партиях съезды собираются не для того, чтобы славословить вождей, а для того, чтобы критически рассмотреть деятельность существующего руководства и, если потребуется, обновить его или заменить новым руководством. Во всех марксистских партиях, где существует внутрипартийная демократия, такой способ изменения руководства является естественным и вполне нормальным… (Это косвенный ответ, почему Сталин не созывал своего съезда четырнадцать лет! — А.А.) О каком демократическом характере власти может идти речь, когда во всей Югославии гестаповские методы управления, когда попирается всякое свободное выражение мысли, попираются все человеческие права, когда югославские тюрьмы переполнены… когда Югославская коммунистическая партия превращена в отделение политической полиции» (точь-в-точь как и у Сталина).
Сталин переходит к описанию ужасов в югославских тюрьмах, к методам пыток, которым подвергают русских эмигрантов, подозреваемых в службе в советской разведке. Объявив белых эмигрантов (которые до сих пор считались у него «белобандитами») «гражданами СССР», Сталин возмущается издевательствами Тито над ними во время допросов: одного заставили стоять двадцать часов без движения, не давая ему спать двое суток (у Сталина средняя норма была десять суток), другого били палкой по ночам во время допроса, третьего избивали и шесть раз сажали в карцер (все это дилетантство по сравнению с практикой НКВД). Сталин спрашивает:
«Можно ли режим, практикующий такие безобразия и такое бесчеловечное отношение с людьми, называть народно-демократическим? Не вернее ли будет сказать, что режим, допускающий такие издевательства, является фашистско-гестаповским режимом?»
Сталин кончает явной угрозой интервенции:
«Советское правительство считает нужным заявить, что оно не будет мириться с таким положением и будет вынуждено прибегнуть к другим, более действенным средствам… чтобы защищать права и интересы советских граждан в Югославии и призвать к порядку зарвавшихся фашистских насильников» («Правда», 21.8.49).
Сталин так и не успел оккупировать Югославию и «призвать к порядку» Тито. Однако следует ему верить: он собирался это сделать. Его более «либеральные» наследники дважды доказали, оккупировав Венгрию (1956) и Чехословакию (1968), что суверенитет восточноевропейских стран — чистейшая фикция, если в какой-либо мере задеты интересы великодержавного империализма Советского правительства.
После смерти — или убийства — Димитрова Сталин занялся чисткой стран-сателлитов от сторонников федерации. Состоявшийся в конце 1949 года процесс единомышленников Димитрова — Трайчо Костова и других членов ЦК и правительства Болгарии — не оставляет никакого сомнения, что план Димитрова о Балканской федерации и явился главным обвинением как против них, так и против всех восточноевропейских титоистов. Только удивляет, почему обычно ультраосторожный Сталин открыто обвинил на этом процессе болгарских коммунистов в «преступной идее» Балканской федерации, которую он ранее критиковал в «Правде» как идею Димитрова. Сталин должен был предвидеть, что именно в этой связи внезапная смерть Димитрова под Москвой вызовет вполне резонные подозрения, что Сталин, опасаясь открыто судить такого человека, как «тигр Лейпцига», решил убить его тайно. Кроме того, Сталин проявил смелость, граничащую с не свойственным ему легкомыслием, заставив Костова «признаться», что план федерации придумал вовсе не Димитров, а Тито еще к концу войны, чтобы оторвать Балканы от СССР. Вот это «признание»:
«Кардель подчеркнул, что сейчас налицо наиболее благоприятный момент для осуществления идеи федерации, так как мир еще занят войной и присоединение Болгарии к Югославии под видом федерации пройдет сравнительно безболезненно. Только надо действовать быстро и решительно, чтобы поставить мир перед совершившимся фактом… Югославы, затевая дело создания федерации, имеют в виду попросту поглотить Болгарию, поставить ее в полную зависимость от Югославии, чтобы таким образом легче оторвать ее вместе с Югославией от СССР» («Правда», 1.12.49, «Обвинительный акт Главной Прокуратуры Народной Республики Болгарии по делу Трайчо Костова и его сообщников»).
«Оторвать Балканы от СССР» — вот тут-то и была зарыта сталинская собака! Поэтому-то и должны были умереть сначала Жданов и Димитров, а теперь Костов.
Фарисейство Сталина было беспрецедентным. Согласно заведенному в Кремле порядку венки у гроба партийных лидеров ставились только от учреждений и организаций, но никогда от лиц, даже от Сталина. Впервые Сталин нарушил этот порядок, поставив венок с трогательной надписью: «Дорогому другу и товарищу Георгию Михайловичу Димитрову. И. Сталин». Тут невольно вспоминается другая надпись Сталина на авторском экземпляре «Вопросов ленинизма»: «Другу моему и брату — Сергею Мироновичу Кирову. И. Сталин». Нигде так опасно не жили «друзья» и «братья» Сталина, как в его собственной империи.
Глава шестая
ПОДГОТОВКА НОВОЙ «ВЕЛИКОЙ ЧИСТКИ»
После смерти Жданова ждановщина получила другой псевдоним: сусловщина. Маленков и Берия, раньше исподтишка поддерживавшие Суслова против Жданова, теперь легализовали связь с ним и убедили Сталина, что Суслов куда больше «теоретик» марксизма, чем Жданов. Поэтому к нему перешли и юридически все прерогативы Жданова по линии идеологии.
Перед Сусловым Сталин поставил задачу поднять ждановщину на следующую ступень. Это означало переход от разоблачений «космополитов» и «низкопоклонников» к разоблачению новых «врагов народа»: ученых-«вредителей» во всех науках, «правых оппортунистов», «сионистов» и «буржуазных националистов» по всей стране. Под какую-нибудь из этих категорий мог быть подведен любой гражданин СССР — от члена Политбюро до рядового колхозника. Это означало переход от устрашения к устранению «врагов народа». Это означало далее, что устраняемые, как и в 30-е годы, должны каяться публично в несодеянных преступлениях. Это означало, наконец, стремление втянуть все взрослое население СССР в коллаборацию с тайной полицией согласно лозунгу партии 1937 года: «Каждый гражданин СССР — сотрудник НКВД» (см. «Правду» от 21.12.37, доклад Микояна к двадцатилетию НКВД — ЧК).
В чем смысл такой коллаборации? Русский философ и публицист Г. Федотов сделал глубокое замечание: «Нужно славить власть даже тогда, когда ее ненавидишь. Но Сталин пошел дальше. Он изобрел систему, которой не знало человечество. Он поставил своей целью заставить каждого гражданина совершить какую-нибудь подлость, чтобы раздавить его чувство достоинства, чтобы сделать его способным на все… Сломить раз и навсегда волю человека, осквернить его совесть, сделать его предателем, клеветником — вот цель. Такой уж никогда не сможет смотреть людям в глаза. Он сделает все, что мы от него потребуем… От оклеветанных и смертельно замученных людей требуется акт самобичевания и отречения от своих идей. И здесь та же цель: раздавить морально писателя и ученого. Он слишком гордо носит голову. Он воображает, что служит науке и искусству. Он служит нам; он оплачиваемая государством проститутка, и пусть не забывает этого» («Новый журнал» (Нью-Йорк), 1949, № XXI, с. 249–250).
Да, именно такова была цель Сталина в запланированной новой чистке. Увертюрой к ней и явилось «ленинградское дело». Официально о нем ничего не было сообщено. Даже постановление ЦК от 13 июля 1949 года о разгроме редакции журнала «Большевик» (теперь «Коммунист») и выговоре заведующему Агитпропом ЦК Д. Шепилову за восхваление книги Вознесенского «Военная экономика СССР в период Отечественной войны» (в свое время одобренной Сталиным и удостоенной Сталинской премии) оставалось в тайне. Главный редактор «Большевика» ждановец Федосеев был снят со своего поста; были выведены из редакции и несомненные маленковцы Г. Ф. Александров и Иовчук, не проявившие достаточной бдительности. Новую редакцию составили из личных ставленников Маленкова — Абалина (главный редактор), Л. Ильичева, Кружкова, Григоряна, Буркова и Мясникова. Только в конце декабря 1952 года, в разгар новой борьбы в ЦК, постановление это было пересказано Сусловым в его погромной статье против «мягкотелых» ждановцев.