Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я попытался возразить, но не успел. Ваня сказал то, чего я боялся больше всего:
– А хотите, я вам покажу мой тайник?..
Когда он приглашал сестёр в свою комнату, я порядком напрягся. Потом понял, что он не собирается хвастать картиной, и успокоился. Напрасно.
– Ваня, я не думаю, что девочкам интересно…
– Нам интересно!
Ваня полез к ковру…
– Здесь карман, здесь карман. Вот так открывается… – Ваня, как туземец, начал хвастаться перед белыми туристами своей хижиной.
– Модная штука! – подбадривают сёстры.
– Вань, это глупая идея!
– Да что ты ему всё запрещаешь?!
У меня всегда перехватывает дыхание, когда нервничаю. И тут перехватило… не могу ничего сказать, чтобы отвлечь его. Першит в горле.
– Смотрите, что тут…
Ваня расстегнул один из карманов и раздвинул его руками для наглядности.
– И тут, и тут, – раскрывает карман за карманом, выдавая свой тайник в буквальном смысле с потрохами.
– Круто придумано! – неподдельно удивилась Соня.
– Смотрите! – Ваня засунул голову в один из карманов.
«Всё, хана, сейчас он вытащит картину», – подумал я, мысленно готовясь к катастрофе, и закашлялся.
Ваня посмотрел на меня с испугом. Вспомнил смерть мамы… Я закашлялся сильнее и захрипел, глотая воздух, замахал руками. Ваня подскочил и давай хлопать меня по спине. Соня побежала за водой на кухню.
Я вытер слёзы, выступившие на глазах.
– Слюна не в то горло попала…
Бом! Бом! Забили часы в гостиной.
– А сколько времени? – Все будто очнулись.
– Одиннадцать! – прохрипел я. Никогда не отвечал на этот вопрос столь радостно.
– Ой, мы засиделись! У меня завтра встреча рано. Да и вам спать, наверное, пора. Спасибо за вечер, отличный тайник!
Мы сговорились о поездке в театр, сёстры чмокнули нас на прощание и покинули квартиру.
На следующий день я засел за компьютер. Единственное самостоятельно нажитое имущество, не считая тачки. Надо один чертёж сделать для медцентра. Формальная вещь: кабинет УЗИ, все размеры известны, чисто техническое задание. Я вожу стрелкой по экрану, вытягиваю линии, размечаю оконный и дверной проёмы. За каждый такой проект отваливают двести баксов.
– Папа, привет! – кричит в открытую дверь Ваня.
– Привет.
– Проектируешь? – Он недавно выучил это слово.
– Да.
– Небоскрёб?
– Вань, можно меня оставить в покое, хотя бы когда я работаю?!
Он исчезает, поджав хвост. Обидчивый какой, не могу же я с ним всё время проводить! Смотрю в экран. Трёхмерная модель будущего кабинета УЗИ передо мной, как скелет. Что будет происходить в этом кабинете, когда медцентр построят? Сколько там будут узнавать радостных и печальных известий… Разглядываю руки на клавиатуре. Распрямляю и сгибаю пальцы…
Не могу сосредоточиться. Сделаю-ка уборку. После вчерашнего визита сестёр я увидел квартиру их глазами. У нас не просто бардак, это какой-то неописуемый навал барахла. Клочья пыли под шкафами.
Начал со спальни. Разобрал родительскую кровать, чтобы всё протереть. Из-под матраса, как разбегающиеся тараканы, посыпались портреты целителя Семенкова. Портреты вроде как обладают лечебной силой. Мама верила, что с помощью этих портретов сможет излечить Ваню, сделать его таким же, как все. «Он будет генералом, как дедушка», – говорила она. Семенков – лысоватый господин с длинными волосами, отросшими на висках и затылке. Его портреты, отпечатанные на глянцевой бумаге, требуется класть под матрас и носить на себе под одеждой. Мама буквально обкладывала ими своё тело и Ванино (чем больше портретов, тем сильнее оздоровительный эффект), а чтобы портреты не истирались, упаковывала их в полиэтиленовые «файлы». При малейшем движении они с Ваней шуршали, как покупки в супермаркете.
Я собрал портреты, но стало жаль их выкидывать. Почему? Неужели боюсь «мести» всесильного целителя? Нет… просто память… уберу на антресоли. Разложив обляпанную краской во время давнего ремонта стремянку, я распахнул слипшиеся дверцы антресолей. В лицо пахнуло запахом старых тканей, кожи и дерева. Груды пакетов, гремящая фигурами складная шахматная доска с покоробившимся лаком, рулон пожелтевших обоев в цветочек…
А вот и чемоданчик с дедовскими орденами: орден Ленина, орден Красной Звезды, Звезда Героя. Больше остальных мне нравится Красная Звезда, эмалевая, пятиконечная, цвета вишнёвого компота, с серым солдатом в середине. Ордена крепятся к чёрной бархатной подушечке, которую положили деду на грудь во время похорон. Потом подушечку спрятали в чемоданчик, а деда закопали.
Вспомнился рассказ деда о том, как он Красную Звезду получил. Говорил он об этом лишь однажды, незадолго до смерти. Он воевал командиром инженерной части. В сорок третьем году, зимой, ему поставили задачу в одну ночь навести мост для переправы наших танков. Немцы не прекращали артиллерийский обстрел, река превратилась в кашу из ледяной взбаламученной воды и колотого льда. Такой русский мохито. Деду говорят: если утром будет мост – представим к награде, не будет моста – пойдёшь под расстрел. Дед подумал и попросил у штабных две вещи: десять бочек спирта и мешок орденов. Спирта дали вдвое меньше, а орденов не пожалели.
Дед поставил задачу сапёрам и наградил всех заранее. У каждого оказалось по три-четыре ордена плюс медали, другие за всю войну столько не получили. А потом они вошли во взрывающуюся от снарядов ледяную воду, строить мост. Вылезали строго по очереди, хлебнуть спирта. К утру бочки опустели, а по новому мосту ринулись советские танки. Почти все сапёры погибли. Дед потерял левую руку.
Когда я сдавал канделябры в антикварный, на витрине лежало много боевых наград: Красные Звёзды, ордена Ленина, железные кресты с дубовыми листьями, значки за наступление на Кубани. Спустя каких-то шестьдесят лет красивые железки, утянувшие на тот свет стольких парней, смешались в лавке древностей. Награды, вручённые смертельным врагам, мирно уживаются в сундучке коллекционера…
Один из пакетов упал на пол. Просыпались бумажки для записей. Из экономии мама использовала опустевшие картонные коробки. Папа расправлял их и резал на аккуратные квадратики. На них писались списки продуктов, которые нужно купить, или указания для меня. Исписанные бумажки тоже зачем-то хранились. Я стал спускаться, чтобы собрать рассыпанный хлам. Следом свалился пакет с пластмассовыми баночками от сметаны. В них удобно складывать снедь. Живи мои родители в Европе, «зелёные» бы наградили их за вклад в рациональное использование ресурсов и сокращение выброса мусора. Напоследок на голову грохнулся тканевый мешок с клубками старой шерсти. Несколько клубков покатилось по коридору. Запахло нафталином и восьмидесятыми. Я помогал бабушке распускать кофту и сматывать один из этих клубков. Бабушка любила распускать вещи, до вязки дело никогда не доходило. Запихивая клубки обратно, я наткнулся рукой на свёрток, перетянутый бечёвкой. Вытащил. Развернул газету… Пачка сторублёвых купюр 1961 года и несколько облигаций государственного займа…
Бабушка в последние годы жизни болела склерозом, путала наши имена и постоянно перепрятывала деньги. То в книги положит, то под матрас. И так перепрятывает до тех пор, пока сама не забудет, куда засунула. Каждый раз это заканчивалось семейным скандалом. Бабушка упрекала папу в краже своих сбережений и облигаций, мама вступалась за папу, папа спорил с бабушкой, мама вступалась за неё, и так далее. Папа хлопал дверью и убегал во двор. Происходили подобные вещи раз в месяц, после получения пенсии. Последнее исчезновение сбережений случилось примерно за год до её смерти, в девяностом году. Деньги так и не нашли. Родители тогда расстроились не на шутку. У бабушки накопилось около трёх тысяч советскими рублями. Подошла очередь на машину. Хотели старый «жигуль» продать, а новый купить. Не вышло.
Некоторые клубки размотались, их я сматываю. Из любого клубка может получиться шапка. Надоела шапка – распускаете и вяжете свитер. Свитер вышел из моды – шарф. Шарф потрепался – носки. Да что угодно. Суть не меняется, меняется только форма. Всё наматывается клубком: мысли, знакомства, история, судьба. Всё зарождается из маленькой закорючки, нити, и всё к ней возвращается.
Вот оно, моё наследство – куча старого барахла и умственно отсталый подросток. Перед глазами мелькает жизнь. Я скандалю с родителями из-за нарезанных картонок для записей вместо опрятного блокнотика… подростком мечтаю о том, что было бы здорово, если бы родичи погибли или умерли, а я бы остался один и навёл бы в квартире порядок. Я стыдился их немодной одежды, немолодого возраста. Мне хотелось родителей помоложе, как у большинства дворовых мальчишек и девчонок. Чтобы мать была разодетой накрашенной бабой, а отец – наглым и богатым. Чтобы квартира наша была обставлена современной мебелью, чтобы старые дубовые оконные рамы поменяли на пластиковые, чтобы покупали еду в валютных супермаркетах. Я тогда считал, что скоро начну вертеть большие дела. Уж я всем покажу! И вот я победитель, хозяин этой старой квартиры! Делай что хочешь! И что же…
- Атлант расправил плечи. Книга 3 - Айн Рэнд - Классическая проза
- Иметь и не иметь - Эрнест Хемингуэй - Классическая проза
- Немного чьих-то чувств - Пелам Вудхаус - Классическая проза