Маша заговорила. После долгого молчания и слёз голос у неё выходит хриплый, булькающий:
– Помните… он… Ваня… любит… мы из Интернета… как это по-русски… скачали… на день рождения хотели… хотим подарить… – Маша достала из сумочки новенький мобильный телефон, нажала кнопку. Заиграла «Калинка»:
Ах, под сосною, под зеленою,Спать полож-и-и-и-ите вы меня…
– Хороший звук… полифония… – дополняет Соня.
– Спасибо, – говорю я.
– С днём рождения. Это от нас с Соней, – шепчет Маша и целует Ваню два раза, по французскому обычаю. Кладёт к нему букет сиреневых тюльпанов и играющий телефон.
Ай, люли-люли, ай, люли-люли,Спать положите-е-е-е вы м-е-еня…
– Может, аллергию запудрить? Нехорошо… – Маша достаёт из сумочки пудреницу, начинает маскировать пятнышко рядом с Ваниной губой. Ждём.
Соня рассыпает по Ване землю, полученную в церкви, крестом. Земля в бумажном кулёчке. Кулёчек сделан из продуктовой сметы. В глаза бросается: «крупа гречневая, 50 кг, 75…», дальше сгиб, всю цену я не вижу. Соня берёт икону с Ваниной груди, отдаёт мне.
– Так положено…
Я смаргиваю толстые линзы с глаз, они проливаются и тут же сменяются новыми.
Могильщики забивают гроб. За стуком молотка под крышкой поёт хор:
Калинка, калинка, калинка моя!В саду ягода малинка, малинка моя!Эх, калинка, калинка, калинка моя!
Ищу глазами клеща, за которым наблюдал две минуты назад. Тщательно рассматриваю землю на том месте, где он грелся на солнышке, вглядываюсь в каждую травинку. Тщетно. Вытираю глаза, хватит раскисать, надо отыскать клеща. Не можем ведь мы так расстаться, не попрощавшись… Приседаю на корточки, прочёсываю каждый сантиметр зорким взглядом… Клеща нигде нет.
Рядом лежат временная доска Джорджа Сазонова и в который раз выкопанные урны с родителями – ждут, когда их снова зароют. Семейная могила превратилась в братскую. Мне не жалко. Пускай им будет спокойно вместе…
Рыжая рассыпчатая земля глухо стукается о гроб.
«Калинка» окончательно глохнет.
– До встречи, – шепчу я.
Могильщики ловко утрамбовывают стенки холмика.
Я чувствую каплю на лице. Одну, вторую.
– Дождь, – рассеянно говорит Соня, выставляя ладонь. Маша набрасывает платок на голову. Капли падают всё чаще. Совсем невесомое облачко посреди ясного неба разражается настоящим ливнем.
Я завожу свой танк и двигаюсь прочь. Меня никто не окликает. А может, и окликают, я не слышу…
Ваня, я обещаю не материться, чтобы не портить карму… Обещаю молиться и защищать красоту… Когда-нибудь мы обязательно станем нефтью… Будем плескаться и булькать в подземных пещерах. А через миллионы лет нас отыщут, протянут к нам трубы-соломинки и высосут, как сок из стакана. Мы будем катиться по трубопроводам жирным, густым потоком. Нас переработают в бензин или ещё во что-нибудь полезное. Мы сгорим, превратимся в облачко выхлопных газов, взлетим в небеса и там растворимся…
В руке у меня иконка.
Спасибо, что ты у нас был, Ваня, спасибо, что ты у нас был, спасибо, что ты у меня был… Господи, спасибо, что Ваня у меня был… Это ведь совсем не наказание было, Господи… Теперь я понял, а раньше не понимал… Спасибо, Господи, за Ваню! Спасибо за Ваню! Спасибо и до встречи, Господи… Господи…
* * *
Город оживился, весенне-предновогодняя суматоха последнего рабочего дня. Жители снуют туда-сюда, точь-в-точь как букашки в земле. Прячась от капель, топ-менеджеры забегают в рестораны, девушки в лосинах – под козырьки автобусных остановок. Милиционеры запрыгивают в свои просевшие «шестёрки». Золотозубые старушки раскрывают зонтики. Только они предусмотрели перемену погоды.
Дождь постепенно переходит в снег. Сначала мелкие, а потом уж крупные влажные хлопья валят с неба. Они накрывают набухшие почки, расцветшие одуванчики и маргаритки, сочные газоны, людей, одевшихся совсем легко. Проходя яблоневую аллею, я думаю, что снег на ветвях очень похож на белые пионы. Деревья расцвели белыми снежными пионами.
Я вдруг ощущаю, что во мне что-то исчезло, некий балласт оторвался от меня… Страхи. Я ничего теперь не боюсь. Раньше боялся, что у меня никогда не будет здорового ребёнка. Я боялся школьных учителей, тюрьмы, ментов. Боялся нищеты, безработицы, импотенции. Боялся рака, СПИДа, пыток с выкалыванием глаз и иголками под ногтями. Боялся темноты, тараканов, киномонстра Чужого. Боялся, что останусь навсегда Ваниной прислугой…
Теперь мне не страшно. Вообще.
Я больше не боюсь лишиться друзей, не сделать карьеру или прожить жизнь недостаточно ярко…
Вот она – настоящая свобода. Не свобода от сына-инвалида, которую я так долго старался сохранить, а свобода от ВСЕГО. Я больше не люблю, не ненавижу. Не завидую, не суечусь. Мне никто теперь не нужен. Ваня пришёл в мою жизнь и провёл меня за руку по этому пути. А теперь отпустил. Теперь я СВОБОДЕН…
Водители прогревают занесённые снегом автомобили. Кажется, что дымящие выхлопные трубы торчат из сугробов, а включённые фары светят, будто окошки в ледяных хижинах эскимосов. То же ощущение, как когда видишь детей, кувыркающихся под простыней: вроде жизнь есть, но не на виду, а где-то в глубине.
Снегоочистительная техника, застоявшаяся без дела, выползает на улицы, шумя моторами. Коммунальные службы реагируют быстро, буквально ловят снег на лету. Рабочие в оранжевых комбинезонах, с широкими лицами и лопатами помогают машинам. Один рабочий ведёт маленький бульдозер, другой забрасывает в его ковш снег из труднодоступных мест. Тротуар пересекают две студентки в коротких юбочках. Тот, что с лопатой, ковыряется под колесом припаркованной машины и не видит ножки студенток. Тот, что в бульдозере, сигналит. Тот, что с лопатой, поднимает голову. Тот, что в бульдозере, кивает на студенток. Они оба скалятся вслед уходящим ножкам. Проходя мимо, я невольно ловлю взгляд того, что в бульдозере. Он улыбается: видел, мол?
Ему очень хочется поделиться радостным переживанием с окружающими.
Я улыбаюсь в ответ.
Видел.
Примечания
1
Come back – «вернись», «назад» (англ.).
2
«Я сделаю тебя одинокой, детка, возможно, ты умрёшь» (англ.).
3
Сама учтивость, любезность (фр.).