опорных пунктов к отражению атак противника, и неожиданно они натыкаются на танки противника. Снаряд танковой пушки разрывается в центре группы советских офицеров.
А. X. Бабаджанян на командном пункте
корпуса во время боев
за Сандомирский плацдарм. 1944
Бабаджанян ранен в горло. Рядом, опрокинувшись навзничь, лежит с перебитой ногой комбриг 21-й подполковник И. В. Костюков. Но тут приносят радиограмму от командарма: «Наступать на юго-запад». Собрав силы, командир группы организует наступление, сам — в командирском танке вместо наводчика, только что тоже тяжело раненного. В этом же танке — раненый Костюков. Танк обстрелян вражеским артиллерийским орудием, в нем возникает пожар. Все выпрыгивают из танка — тут же замертво падает командир танка, ранен заряжающий. Водитель старшина Л. А. Полторак вытаскивает раненого Костюкова. Оставшиеся в живых ползут в сторону своих. Но свои, видимо посчитав, что здесь все погибли, не оглядываются, продолжают наступать.
И вот они — одни в поле. Бабаджанян приказывает Полтораку отправиться за помощью. Полторак пытается возражать: как он может покинуть комбрига? Но Бабаджанян непреклонен. Когда Полторак уходит, Костюков, с трудом расцепив сжатые от боли челюсти, едва слышно произносит: «Одно прошу: не оставляйте здесь, если надо будет — застрелите…» Больше он ничего не просит.
— Костюков храбрый человек, — говорит Амазасп Хачатурович, — за годы войны я видел людей разных — и храбрых и трусливых. Каков человек — особенно видно, когда он ранен. Трусливые обычно склонны преувеличивать свою боль, свое страдание — жалуются, просят, чтобы их скорее отправили в госпиталь.
— Страх за жизнь?..
— Страх за свою жизнь на войне испытывают все. Но люди смелые и храбрые — люди большого сердца. Такие ощущают страх после того, как опасность миновала. Малодушные — эти дрожат уже в ожидании опасности. А трусость нельзя прощать никому, в каком бы мундире она ни таилась. — Он брезгливо отмахивается. — Неприятно даже вспоминать… Я вот лучше про храбрых…
И с восхищением рассказывает о смельчаках-артиллеристах, которые везли свое 76-миллиметровое орудие из ремонта в артполк, по дороге увидели три фашистских танка, притормозили, в упор, как на полигоне, расстреляли все три и как ни в чем не бывало укатили дальше разыскивать свой родной полк.
Об одном только сокрушался маршал, что не знает дальнейшей судьбы отважных героев. Героев надо помнить. Он помнил. Помнил сотни людей, с кем довелось встречаться на дорогах войны. Искренне, почти по-детски радовался каждому приходящему письму, каждому переданному привету, каждой встрече со старым однополчанином, бывшим своим солдатом. Гипноз больших звезд на его погонах тут же улетучивался, гость забывал, что перед ним маршал, чувствовал лишь, что это увлеченный встречей старый боевой товарищ.
— Негоже забывать друзей. Это — себя не уважать, — говаривал он.
И не забывал. Не гнушался даже студенческой многотиражкой, чтобы поведать молодежи о ратных подвигах тех, кто теперь стал их воспитателями. Так, в многотиражной газете Института народного хозяйства имени Плеханова «Советский студент» вовсе не помпезно, а где-то внизу страницы, как говорится, «на подверстке», тридцать строк с подписью «маршал А. X. Бабаджанян» под заголовком «Бесстрашный комиссар» о М. П. Скирдо — тогда он был заведующим кафедрой философии этого института — профессоре, заслуженном деятеле науки.
О том самом Митрофане Павловиче Скирдо, с которым они памятной весной сорок второго испытали горечь поражений на миусском направлении.
— Что скрывать — непростая была пора, — говорит Митрофан Павлович. — Ведь кое-кто нас с Бабаджаняном почти что в «пораженцы» зачислил. «Пораженцами» мы, конечно, не были. Но вот «бесстрашный комиссар», как про меня Бабаджанян написал, это он преувеличил, — смущенно улыбается Скирдо. — Страх на войне — дело естественное. Особенно поначалу. Умение преодолевать в себе это скверное чувство приходит. Но потом. А вначале…
А. X. Бабаджанян и М. П. Скирдо. 1942
Сентябрь сорок первого. 395-й полк майора Бабаджаняна и только что назначенного комиссаром, взамен убитого Н. И. Пивоварова, старшего политрука Скирдо держит оборону на окраине села Чернево. По Глуховскому шоссе прорвалась крупная группировка вражеских танков. На КП полка устремилось больше двадцати машин. Бабаджанян отлучился к телефону — срочно вызывал комдив. Скирдо — один. Вражеские танки движутся с трех сторон, изрыгают пламя, сокрушают все вокруг.
— Смерть — вот она! — подумалось мне, — рассказывает сейчас Митрофан Павлович. — Не скрою, показалось тогда: земля из-под ног куда-то уходит. Но тут чувствую: чьи-то руки легли мне на плечи.
Оборачиваюсь: Бабаджанян. «Ничего, — говорит, — ничего, комиссар. Останемся живы — будем и дальше вместе… Зыбин, огонь!» И, знаете, мерзкие эти мурашки тут же сползли с кожи, хотя танки продолжали двигаться на наш КП.
Тут командир артиллерийской батареи старший лейтенант И. Ф. Зыбин прямой наводкой всадил снаряд в башню танка, который был ближе всех других к командному пункту. Танк застыл на месте.
— Молодец, Зыбин! Только спокойно! — закричал Бабаджанян. — Добавь еще! Огонь, Зыбин!
…— Поразительное у тебя хладнокровие, — сказал после боя Скирдо Бабаджаняну. — Неужели, командир, тебе в тот момент совсем не было страшно?
— Честно? Было… Но ведь я за всех в ответе. И за тебя, комиссар…
Митрофан Павлович считает, что личному примеру майора Бабаджаняна он обязан тем, что позволило маршалу Бабаджаняну спустя три десятка лет написать студентам в многотиражке про их профессора: «Это человек твердой воли, бесстрашия и находчивости в бою».
«НОНСЕНС, ГОСПОДИН ГЕНЕРАЛ!»
Застаю маршала дома, как всегда, в любимом кресле и вокруг книги, книги…
— Вот, перечитываю: Гудериан. «Танки — вперед!» Небезынтересно с точки зрения изучения боевого опыта применения танков. Вышла в свет спустя десять лет после смерти автора. В Мюнхене. Поклонники скрупулезно собрали черновые рукописи, как они его величают, «выдающегося теоретика», «быстроходного Гейнца». У нас книгу перевели на русский язык и издали — вот: Воениздат, 1957. Нам не страшна ни его тенденциозность в изображении событий второй мировой войны, ни тем более его попытка оправдать поражение вермахта… Да и кого нынче убедишь таким, с позволения сказать, «доводом»: «Бескрайние просторы страны, как и во времена Наполеона, спасли русских»! У него и здесь Гитлер виноват, а он, Гудериан, ни при чем, как и в другой его книжке, в «Воспоминаниях солдата». Помнишь, он там себя величает «честным солдатом»? А между прочим, этот «честный солдат», оказывается, был просто-напросто осведомителем Гитлера, предателем. «Рыцарь»…
Покушение на Гитлера, совершенное 20 июля 1944 года, нынче некоторые западные историки, выражая настроения идеологов НАТО, выдают за следствие «демократических» устремлений германских милитаристов. На самом же деле это было отчаянным действием отдельных представителей промышленных и военных кругов, напуганных ростом военных неудач гитлеровского режима, им просто