и работал там довольно продолжительное время. Директор завода как-то в разговоре с папой узнал об обстоятельствах его жизни, связанных с полуразрушенным домом и предложил ему восстановить второй этаж для рабочих завода с условием оплаты за квартиры — комнаты по ставкам Горкомхоза. Папа согласился и через какое-то время дом наш наполнился народом и превратился в Ноев ковчег. В каждой комнате по законам нового времени поселилась отдельная семья.
Мы остались в трех комнатах первого этажа — сырых и холодных, постеснялись «выговорить» ремонт их, что было вполне возможно. Но что делать? Отсутствие деловитости, стеснительность, невозможность отказать в чем бы то ни было и кому бы то ни было привело наших родителей к положению очень печальному.
А сейчас я возвращаюсь немного назад к годам после пожара, хоть и без крыши, но с нашей бабушкой-Кокой во главе семьи.
… Хочу сказать, что жизнь сытая, с баней раз в неделю, с соблюдением праздников, с пирогами, хоть и картофельными с пшенной и грибной начинкой, продолжалась. Была корова, куры, небольшой сад и огород. По-прежнему запасали на всю зиму овощи, картофель, варенье (на патоке). В доме мы были одни. Топили печь дровами из полов коровников и паркетом, раскиданным по пустым обгоревшим комнатам второго этажа.
Шли годы 20-й, 21-й, 22-й. Продавали и меняли на продукты остатки прежней роскоши: уцелевшие после пожара «лишние» пальто, материю. Помню, особенно жалели мама и Кока ковер из гостиной, очень красивый и большой, который «в минуту жизни трудную» пошел за картошку. Покупали где-то сорную пшеницу: все дети усаживались за стол и перебирали ее, очищали от мусора. Потом мыли ее, сушили и мололи на кофейной мельнице. Лепешки из нее были очень вкусными.
Надо вспомнить здесь еще один случай, радостный! Когда папа был совсем молодым, то на военных сборах подружился он с крестьянским пареньком, который признался ему, что очень хотел бы приобрести или построить себе собственную мельницу! Но стоит она сто золотых рублей — сумму совсем для него невообразимую! Поговорили… и папа дал ему эти деньги и мельница спустя какое-то время заработала и, кажется, папа отказался взять долг назад — «И нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим!» — наверное, это было так… Только в голодные 20-е гг., привозя на муромский базар картошку, всегда останавливался этот человек около нашего дома и весело, с прибаутками, сгружал несколько мешков бесплатной отборной картошки для нашей большой семьи!
Я и Леня ходили в школу, в гости к своим двоюродным братьям и сестрам. Мама и папа — к бабушке Гладковой, где часто собирались за самоваром многочисленные родственники и друзья. Только Кока всегда была дома. Она ходила только в церковь и в монастырь, пока его не «разогнали» и иногда к старшему сыну своему — дяде Валентину всегда со мной. Младшая дочь дяди Валентина Манечка была моя одноклассница и я ее очень любила.
Валентин Александрович был, как я уже писала, после революции директором ткацкой фабрики «Красный луч». Жил в своем доме (бывшем) в верхнем этаже и пользовался большим садом еще лет пять после революции и мы получали от него, как и раньше, яблоки, но поменьше, потому что он должен был делиться с другими жильцами дома. Была у них собака Лорька — любимица тети Паши, которая допускалась в комнаты. Кока моя этого не переносила и во время наших визитов Лорьку запирали в сарай, где он долго заливался отчаянным лаем, наверное, от обиды.
Папе с устройством на работу Валентин Александрович почему-то помочь не мог.
Помнится, что родители и Кока жили в большом беспокойстве. Все было не прочно и работа и заботы о продаже вещей и обмене всего, что можно на продукты. Прочен был страх перед будущим, где подобные нам были и «бывшими» и «лишенцами».
Закрывались и ломались церкви, разгонялись монастыри, по городу ходили монашенки и монахи в поисках угла подешевле. Многие из них разошлись по деревням, потому что горожане боялись пустить их, чтоб не прослыть сочувствующими «служителям культа».
Папа наш был слишком мягок и добр, чтоб отказать и мы пустили в одну из полуразрушенных комнат двух монашенок. Они жили у нас много лет, занимались стежкой ватных одеял и тем кормились. О них речь впереди. Сейчас хочу рассказать о первой своей школе и об учительнице Елизавете Павловне Альбицкой.
В год 1918-й, когда пришла мне пора учиться, гимназию закрыли. Основали общие советские школы первой и второй ступени. Первая ступень с 1-го по 4-й класс, вторая — с 5-го по 9-й. Преподавали там те же учителя, что в женской гимназии и реальном училище (для мальчиков), но некоторые родители оказали недоверие новым школам. Смущало и советское обучение, и отмена Закона Божия, и буквы «ять» и проч. Сохранившие кое-какие средства нанимали учителей частным образом, а Елизавета Павловна открыла школу во флигеле своего дома.
Ученики были с первого по 4-й класс, всего человек 20−25. Занимались все одновременно. Учительница она была прекрасная и человек необыкновенный. День начинался с молитвы, которую читал дежурный (как в старых школах). Дальше она тихо объясняла, что полагается одной группе детей, остальные занимались самостоятельно. Часто старшие занимались с младшими и делали это не только охотно, но почитали такое поручение за честь. Первый и второй классы отпускали раньше, и тогда на просторе она занималась со старшими детьми. Дисциплина была отличная, успеваемость хорошая.
Детей своих у нее не было, и нас всех она любила. Встречала как родных, смотрела, хорошо ли мы оделись, уходя домой. Рассказывала нам свои семейные радости и горести, и даже сны. Однажды мы все-таки расшумелись и сразу ее послушались. Бедная наша Елизавета Павловна расплакалась от обиды, а мы почувствовали себя виноватыми и тоже все плакали, и просили у нее прощения. Каким-то чудом этот человек умел владеть детскими душами, но при всей мягкости обращения она «заставляла» слушаться.
Я попала в эту школу сразу во 2-й класс, потому что к восьми годам дома выучилась читать и писать. Следом за мной поступили туда мои братья: сначала Леня, потом Коля и Митя, которых за первый класс я готовила дома по ее указаниям. Занимались мы с ними ежедневно, они были учениками очень прилежными и в школу пошли тоже сразу во второй класс.
Я к этому времени окончила 4-й класс и перешла в другую частную школу, где все предметы преподавала своим десяти ученицам бывшая начальница женской гимназии Маргарита Ивановна Попова. У нее был