самим было приказано ждать снаружи вместе с остальными. Как и прочие, они сгорали от любопытства и желания узнать больше про смерть мага Коула. К счастью, для этого в их распоряжении имелся этот большой парень.
- Кот волшебника!
После первых понимающих охов, аудитория обескураженно затихла.
- Кот? – Мэйн опоздал, и теперь был озадачен откровением Портноя.
- Он был его фамильяром, понимаешь? Если погибает фамильяр – умирает и маг, - Портной не знал этого наверняка, пока ему не рассказал дядя, который и сам проконсультировался у Меган – все были вполне уверены, что она ведьма, хотя у неё и не было собственного фамильяра.
- Оу! – теперь слушатели кивали и подталкивали друг друга локтями.
- Дядя Огден увидел молоко и разбитую миску в доме Ниала. Эриксон слишком злобен, чтобы наливать животным молоко, поэтому он, должно быть, выставил его, чтобы заманить бедное существо поближе. Затем схватил, сунул в картофельный мешок и утопил в пруду.
- И так Ниал убил Коула, даже не покидая собственных угодий, - подытожила за парня Энид. Мэйн одарил их с Портноем подозревающим взглядом – который заставил большого юношу почувствовать себя неуютно, но в то же время со смутной гордостью.
- А почему вы не видели кошачьих следов, ведущих с дому Ниала? – весьма разумно поинтересовался один из жителей постарше.
Портной кивнул, ожидая и такой вопрос.
- Кот пересёк пруд, а там ветер сдувал снег прежде, чем ему удавалось лечь плотным слоем. А там, где он шёл от водоёма до двери, Ниал затёр его следы своими. Потому тропинка так плутала – ему пришлось ходить везде, где прошло животное…
За спиной Портноя открылась дверь таверны. Наружу вышел лорд Доннелл, высокий статный мужчина с аккуратно подстриженной тёмной бородкой. Его синий зимний плащ выглядел лучше, чем одежда окружающих, но не настолько, чтобы казаться не к месту. Позади стоял Огден – его сломанную руку перетянули и наложили на неё шину, и теперь она висела на чистой льняной перевязи. Сломанный нос заплыл и почернел, но почти вернулся в исходную форму. Лица обоих мужчин приятно румянились – и не сказать, чтобы только от того, что они сидели слишком близко к очагу.
- Да начнутся сплетни! – объявил Доннелл. В его глазах читалась усталость – от путешествия, от печальных новостей, не говоря уже об огденовском эле – но он выглядел удовлетворенным, если не обрадованным, докладом его констебля.
- Подозреваю, с этим ты слегка опоздал, - обронил Огден, глядя на племянника. Большой юноша выглядел словно ребёнок, которого застукали за воровством соседских яблок.
- Но я думал, не будет ничего страшного в том…
- О, ничего страшного и нет, приятель, - вмешался Доннелл. – Но рассказал ли ты всю историю? – он повернулся к толпе. Заходящее солнце заставляло его отбрасывать густую, здоровенную тень на стену здания. – Рассказал ли ты о том, как сразился с Ниалом Эриксоном один на один, победив вооружённого воина-северянина голыми руками?
- Ну…
- Ты это сделал? – взгляд подозрения от Мэйна превратился во взгляд почтения. Мальчик никогда не увидел, что Энид тоже посмотрела – без удивления, но с нежностью – и улыбнулась Портною.
- Я знала, что ты не рассказываешь свою часть, - сказала она.
- Ну…
- Ну что ж, - продолжил лорд Доннелл, приглашая возбуждённую толпу зайти в тёплые объятья «Рогача», где они услышат окончание истории из уст самого Огдена. – Воистину, да начнутся сплетни!
ОКНО-РОЗА
Монте Кук
Вопреки всему, я надеюсь, что никто никогда не прочтет эти строки.
Правда открылась мне лишь позавчера, но подозреваю, все началось за несколько недель до этого. Как вы поймете позже, первым звеном в цепи событий стала моя поездка в аббатство Бифора. В тот день его сносили, поэтому я должен был приехать. Верховный Хранитель Мудрости Тессен был моим наставником, и, присутствуя там, я словно бы в последний раз выражал свое уважение старому другу.
Стояла поздняя осень. День выдался пасмурным и серым, буйствовал студеный северный ветер, остервенело терзая людей ледяными когтями. Все они наглухо закутались в свои плащи, словно облачась в броню, чтобы противостоять хищным атакам холода. Я удивился тому, как много людей пришло на распродажу аббатского имущества, которая тогда проводилась.
На самом деле старое аббатство уже много лет не действовало. Тем не менее, до недавних пор оно еще служило окружающим общинам местом богослужений раз в десятидневку и укрытием во время ненастной погоды. Однако теперь западная стена начала обваливаться, и крыша просела так сильно, что местные каменщики объявили – находиться в здании больше небезопасно. Несколько лет назад, после смерти епископа, аббатство перешло к человеку по имени Грил. Я так и не определил точно, какое положение он занимает в церковной иерархии, если оно у него все же есть. Грил заявил во всеуслышание, что, поскольку у него нет денег на проведение необходимых ремонтных работ, он распродает не только церковную утварь, но и камень аббатских стен. Также Грил высказал надежду, что вместе с вырученными за это деньгами он построит для местных жителей новую церковь, посвященную Огме.
Я стоял возле пришедшего в упадок здания и наблюдал, как молодые люди выносят скамьи, кафедру и даже каменное навершие алтаря на пустынный, покрытый листьями двор. Я смотрел, как люди приходят и уходят, покупая старую утварь, которая служила аббатству и его прихожанам на протяжении поколений. И позже в тот же день (а пробыл я там долго) увидел, как те же работники берутся за молотки и другие инструменты. Вскоре я узнал, что камни аббатских зданий пойдут на постройку фермерских домов и стен пастбищ.
Что-то (возможно, судьба, хотя теперь я не так уверен в этом) заставило меня поднять взгляд к крыше аббатства. Там, высоко на фронтоне, находилось чудесное окно-роза. Оно крепко запало мне в память еще с тех пор, как я был здесь послушником: круглое окно, выложенное пластинами светлого, голубовато-зеленого стекла, которые образовывают чрезвычайно сложный узор в виде розы. И хотя витраж выглядел тусклым в такие сумрачные дни, как этот, я знал, что даже малая толика солнечных лучей заставит его сверкать, словно это драгоценный камень, переливающийся мириадами искр.
Я покинул свой наблюдательный пост и направился к человеку, именовавшему себя Грилом, выудив из внутреннего кармана плаща мешочек с золотом – всем,