в дверь. Я заложил книгу закладкой, отбросил одеяло и прямо в ночной рубашке направился ко входу в церковь. Шум раздался снова, и я поразился тому, как он напоминает мне царапанье, будто бы что-то скреблось о наружную стену здания.
Каменный пол холодил мне босые ноги, поэтому я поспешил через темноту, и только то, что я знал церковь как свои пять пальцев, помогло мне ни на что не наткнуться, пока я не вошел в святилище. В нем, сквозь витраж, брезжил свет полной луны, освещая мой путь к притвору и двери.
Хотя ночь – опасная пора даже для нашей мирной долины, я никогда не запирал дверь и верил, что храм всегда должен быть открыт. Здесь в любой час столь же радушно примут бедняков, как и тех, кто нуждается в знаниях – священном даре Огмы. Я распахнул дверь и выглянул в ночную темень, в которой резкий ветер ожесточенно гонял мертвые, коричневые листья по всему церковному двору.
Я не заметил чего-то необычного.
Снова послышалось царапанье. Что-то скреблось о каменную стену храма снаружи. Дерево? Звук был громкий, отчего я подумал, что лучше его проверить, и, несмотря на отсутствие обуви, плаща и света, переступил порог. Я обошел вокруг здания, но так ничего и не увидел. Нет, дерево росло не настолько близко, чтобы касаться ветвями стен. И человека или зверя, которые подняли бы шум, тоже было не видать, правда, зрение нередко подводит меня ночью, а было совсем темно.
Но разве сияние полной луны не освещало церковь через витраж? Я посмотрел вверх. Небосвод скрывался за плотными облаками. Кроме того, я знал точно, поскольку тогда еще находился в здравом рассудке – той ночью не должно было быть полнолуния.
Я возвратился в церковь. Да, все святилище и неф по-прежнему заливал холодный, синеватый свет, и шел он через окно-розу. Я всматривался в витраж, понимая, что мне нужно проверить все еще раз, и потому, закаляя себя холодом, вышел на улицу снова.
Света не было. Обогнув здание, я поспешил к северной стороне церкви, к стене, на которой находилось окно-роза. Света не было. Я взглянул на витраж, но он выглядел так же, как и всегда, по крайней мере, насколько я разглядел во мраке.
И вновь я вернулся в святилище. Да, его, по-прежнему заполняло сияние луны (было ли оно тогда тусклым?). Я посмотрел на окно-розу, потом на освещенную церковь. Я стоял между множеством деревянных скамей в нефе, ведущем к алтарю, а свет отбрасывал тень от витража на все, что меня окружало. И кровь застыла у меня в жилах, ведь не тень в форме розы вырисовывалась там, как должно было быть, а очертание какого-то огромного, ничем не походящего на человека чудовища! Когда я посмотрел себе под ноги, то обнаружил, что стою прямо в разверзшейся пасти теневой твари.
Я побежал. Бросился к задней части церкви, зовя Феслана. Он вышел из своей комнаты, его взгляд был встревоженным и сонным. Без лишних слов я схватил с тумбочки чистый свиток, служащий символом могущества Огмы, и привел Феслана в неф.
Всюду царила тьма.
– Зажги свет, – велел я шепотом.
– Что случилось?
– Зажги свет!
Он запалил одну из многочисленных свечей, окружавших алтарь, и понес ее вперед. Сейчас мне подумалось, что Феслан знал церковь так же хорошо, как и я, потому что он нашел во тьме кремень, чтобы с его помощью зажечь свет. Ох, Феслан…
Как бы там ни было, свет свечи выхватил из мрака большую часть комнаты, хотя и смутно. Я с опаской посмотрел вокруг, в первую очередь на пол, где была тень, а потом на витраж.
– Пожалуйста, брат, – попросил Феслан. – Скажи мне, что тебя встревожило.
– Думаю, я что-то заметил, – осторожно произнес я, продолжая осматриваться кругом.
Он спросил сразу же, без раздумий:
– В витраже?
– Да, похоже на то. На самом деле это была тень, отбрасываемая светом через окно-розу.
Феслан посмотрел на меня. Множество вопросов читалось в его взгляде. У меня были те же вопросы.
– Не представляю, что это было, сын мой, – я положил руку на его плечо и, в последний раз взглянув вокруг, повел обратно к нашим комнатам.
Я взял у него свечу.
– Огма присматривает за нами, Феслан. – сказал я, – Просто мы этого не осознаем, но уж будь уверен, ведь от него ничто не скрыто, даже когда это секрет. К тому же, если ночные видения часто пугают, восход солнца всегда рассеивает страхи. Все будет хорошо. Лучше бы мне помнить об этом, а не пугаться теней в моем-то возрасте.
Феслан улыбнулся и кивнул.
После того, как юноша вернулся в свою комнату, я замедлил шаг и, все еще держа свечу в руке, направился к входной двери и запер ее. Я не остановился, чтобы посмотреть на витраж.
На следующий день, просто чтобы обезопасить церковь, я совершил все благословения и изгнания, которым меня когда-либо учили, надеясь, что божественная сила сможет очистить витраж и само святилище. Эти защитные ритуалы и молитвы, безусловно, должны были оградить нас от любого зла, какое бы там ни находилось минувшей ночью.
Остаток дня я провел, выхаживая заболевшего Маккиса Хиддла, который жил в нескольких милях дальше по дороге. Мой пост хранителя мудрости сделал меня также и самым сведущим лекарем в нашем захолустье. Так или иначе, вернулся я, когда совсем стемнело. Как и предыдущей ночью, ветер дул с севера, доставив мне немало холодных и неприятных минут в дороге. Я освободил лошадей от упряжи и завел их в стойла конюшни, что за восточной оконечностью церкви. Кони казались встревоженными, всхрапывали и переступали с ноги на ногу до тех пор, пока я не успокоил их яблоком, которое приберегал для себя. Я направился к входной двери в церковь, огибая здание с севера, и взглянул наверх.
Как раз в это же время по другую сторону цветных стекол двигалась тень. Она была большой – достаточно большой, чтобы быть человеком. И сперва мне пришло в голову, что это Феслан. Неужели ему как-то удалось туда забраться? Я поспешил в святилище, но оно встретило меня лишь тишиной, а витраж выглядел так же, как и обычно.
Комната озарялась лампой, стоявшей на алтаре. Феслан знал, что я вернусь поздно, и по обыкновению оставил ее для меня. К тому же, наверняка немного еды и