Викки бухнулась в обморок отнюдь не изящно, как викторианская леди. Она лежала на зеленой траве, как-то причудливо раскинув руки в стороны, и определиться, была она бледна или нет, оказалось невозможным из-за слоя косметики, наложенного на лицо.
Выглядевшее теперь несколько жалко платье задралось, обнажая лодыжки — не самая соблазнительная часть женского тела, по крайней мере, в двадцать первом веке голыми до колена ногами никого не удивишь. Тем более, если речь идет о Викки. Тем не менее, она сделала всё, чтобы этот обморок выглядел естественно. Даже глаза открыла уже секунд через пятнадцать, а не валялась без чувств десять минут, дожидаясь, пока сюда приедет скорая из какой-то дорогущей частной клиники.
И, разлепив наконец-то веки, уставилась, разумеется, на Олега. Отец, копошившийся возле жены в первую очередь ради того, чтобы произвести впечатление любящего мужа и сгладить ситуацию, чем потому, что настолько сильно переживал за неё, был примерно на той же линии, и он наверняка полагал, что Викки на него смотрела.
О да. Три раза "ха".
Зря она это сделала. Папенька терпеть не может больных. Когда моя мама падала в обмороки — а она делала это по-настоящему, — где-нибудь в людном месте, папа всегда копошился вокруг неё. Дома же вычитывал, говорил, что мы не в викторианском обществе, чтобы терять сознание. Больна — не ходи никуда.
Как мило.
Но я не удержалась, взглянула на Олега и обнаружила, что он тоже был бледен и не сводил глаза с Викки. Сжимал зубы, как будто пытался каким-то образом удержать клокотавший в его груди гнев, но ничего не мог с собой поделать.
Неужели она ему настолько небезразлична? Откуда вся эта палитра эмоций от беспокойства до ненависти? Ведь сейчас он наверняка переживает за неё. Со стороны — то это выглядит естественно.
— Дрянь лживая, — прошипел Олег, разбивая напрочь все мои иллюзии о его теплых чувствах к Викки. — Опять по кругу?
— О чем ты? — прошептала я, касаясь его руки.
Мужчина повернулся ко мне, взглянул, как будто не до конца понимая, кто я и что здесь забыла, а потом вдруг достаточно спокойно улыбнулся.
— Когда она "была беременна", тоже в обмороки падала, — протянул он. — точно так же. Говорила, от слабого здоровья.
Викки? Насколько я понимаю, папенька не взял бы в жены никого со слабым здоровьем. У него же пунктик по этому поводу! Но если Виктория расскажет отцу, что она беременна, наверняка заработает несколько немаловажных плюсов.
Мерзость какая…
— Пойдем, — Олег потянул меня за руку. — Надо подойти, помочь.
Теперь он выглядел совершенно спокойно, умиротворенно, с лёгким беспокойством, которое можно испытывать по отношению к постороннему человеку — это чувство скорее вежливое, чем искреннее, но зато отлично вписывается в обстановку делового мира. Лавров прекрасно знал, что делает.
Он помог отцу поднять Викки с травы, поддерживал её, не забывая при этом то и дело оборачиваться ко мне, будто сверяя, не ушла ли, не свалилась ли в обморок сама. Но я не была склонна к притворству, если речь касалась здоровья, и искренне надеялась, что вела себя не менее естественно, изображая хотя бы подобие беспокойства о мачехе.
— Что-то голова кружится, — пожаловалась Виктория, опираясь больше о руку Олега, чем о моего отца, и подняла на него затуманенный взгляд. — Возможно, вы и правы были, когда говорили насчет причин моего дурного самочувствия.
— Может быть, — подтвердил Лавров.
Упоминание о возможном ребенке совершенно его не задело? Или он настолько хорошо владеет собой?
— Боюсь, вам придется уехать, — обратился он к моему отцу.
— Не хотелось бы.
— Дмитрий! — укоризненно произнес Олег. — Ну ведь Виктории и вправду плохо. Как по мне, единственные возможные действия — отвезти её домой и уложить спать. Пусть бы отдохнула немного… Возможно, здесь слишком многолюдно?
— И вправду, папа, — не удержалась я. — Если Викки дурно.
— Мне бы не хотелось, — отец попытался притвориться любящим и понимающим, — чтобы ты, Стася, так быстро покидала праздник.
— Я подвезу Стасю, — тут же предложил Олег. — Обещаю, она будет в целости и сохранности. Отец улыбнулся так приторно, что я поразилась, как у него зубы не свело.
— Благодарю, благодарю, — протянул он. — В таком случае, не откажешь нам в семейном ужине, Олег? В качестве благодарности за заботу о дочери.
Если папа скажет "благодарю" ещё раз, меня стошнит от этой тавтологии.
— Конечно, — улыбнулся Олег. — Что может быть лучше семейного ужина?
Ничего. Только яд, который Викки попытается подсыпать то ли мне, то ли ему в отместку за всё.
Глава седьмая
Я до последнего искренне надеялась на то, что отец откажется от идеи семейного ужина. Викки, казалось, и вправду чувствовала себя неважно, папенька проявлял неслыханную заботу, и к вечеру следующего дня я, закрутившись, даже и думать забыла о случайно брошенном приглашении. Отец в любом случае предупредил бы меня и велел бы нарядиться, если б мы ждали Олега, потому утром я без зазрения совести улизнула к матери.
Маме я сейчас точно нужнее, чем двум взрослым мужчинам, которые не могут поделить одну пройдоху, которая только и способна, что крутить интриги и обманывать всех вокруг. И что они только в этой виктории нашли? Ни красоты, ни особенного ума, ничего!
Или мне хотелось так думать.
В больничной палате царила стандартная тишина. Анатолий Игоревич как раз стоял у маминой постели и смотрел на неё, так печально и устало, что я даже застыла на пороге, не в силах заставить себя сдвинуться с места.
— Можно? — спросила наконец-то шепотом. — Мне Аня, медсестра, сказала, что к маме пускают…
— Да, — тихо ответил врач. — Проходите, Станислава.
— С ней всё в порядке?
— Да, — кивнул Анатолий Игоревич, прекрасно понимая, о чём я говорю. — Состояние стабильное. Как я и говорил, у нас пока есть немного времени.
Прежде чем станет слишком поздно.
— Я нашла деньги, — произнесла я, стараясь говорить максимально уверенно. — Точнее, нашла, где их взять. Но это будет не настолько быстро. Мне нужна хотя бы неделя.
— Я понимаю. Это мы можем себе позволить, — подтвердил мужчина. — Она спит — ночь была не самой лучшей.
— Ей стало плохо? — дрожащим голосом уточнила я.
— Локальный приступ, — подтвердил врач.
— Но почему.
— Не было повода срывать вас, — покачал головой мужчина. — У нас есть лекарства. То, что было нужно докупить, приобрели медсестры, вы же оставляли деньги. Всё хорошо. Просто ей нужно дать отдохнуть.
Я напряженно кивнула. Разумеется, мне бы и в голову не пришло будить маму, особенно сейчас, когда она отсыпалась после приступа. Трудно было только подавить желание уткнуться носом в плечо Анатолию Игоревичу и разреветься. Мы были знакомы с ним уже не один год, он долгое время вел маму и, казалось, успел стать мне роднее собственного отца.
По крайней мере, этот мужчина относился к моей матери и вправду бережно.
— Алевтина очень за вас переживает, — отметил мужчина. — Боится, чтобы из-за её операции вы не влезли в какую-нибудь историю.
Я не с первого раза поняла, о чём именно он говорит, слишком привыкла к тому, что мама для меня просто мама, а не Алевтина. Папа всегда обращался к ней именно так, хотя маме больше нравилось ласковое Аля в исполнении подруг или покойных бабушки и дедушки, её собственных родителей. Я вздрогнула и выдавила из себя несмелую улыбку, позволяя немножечко расслабиться и смотреть на врача как на друга, который обязательно поддержит меня в трудную минуту.
А самое главное, поддержит маму.
— О, — я усмехнулась. — Я осторожная и благоразумная дочь. Вы же знаете.
— Знаю. Потому уверен, что у Алевтины есть все шансы поправиться.
Я напряженно кивнула. Хотелось бы верить в то, что он говорит эти слова не просто так, а потому, что действительно рассчитывает на меня и не сомневается в успехе нашего дела.