Я слышал только рев воды, вырывающейся из водостока рядом с крыльцом. Я помотал головой.
— Музыка, — вдруг произнес Вэнс.
Я наклонил голову набок и услышал отдаленное громыхание рок-гитар и ударника.
Я снова надавил на кнопку, уже подольше.
— Видимо, она не слышит, — предположил Вэнс. — Может, постучать в окно?
Мы выждали ещё с минуту, потом пустились в сафари через мокрые заросли, поочередно заглядывая во все окна. Наконец, мы продрались к окну кухни.
В центре просторнейшей кухни размером с футбольное поле на зеленом линолеуме красовался сверкающий белый стол, напоминающий одинокий островок посреди безбрежного океана. На столе рядом с надрывающимся транзисторным приемником стояла бутылка апельсинового сока, початая бутыль джина невообразимых размеров и торт с пятью незажженными свечками. Миссис Хендерсон с коктейлем в руке, лихо приплясывая, скакала вокруг стола в такт бешеному ритму. Глаза её были прикрыты, на губах играла мечтательная улыбка, а второй рукой она приподнимала краешек юбки, весело размахивая ею из стороны в стороны.
На полу возлежала колоссальная восточно-европейская овчарка, лет, должно быть, ста шестидесяти и глухая, как пень. Положив здоровенную и плешивую, изъеденную молью голову на изъеденные молью лапы, овчарка подремывала, время от времени приоткрывая один глаз, чтобы проверить, жива ли ещё хозяйка.
— Она уклюкалась в стельку, — прошептал Вэнс. — Что делать?
Я пожал плечами, о чем тут же пожалел — водяной вал обрушился с воротничка и промочил мне всю спину.
— Мы же обещали, — напомнил я.
Я легонько постучал в окно. Ничего не случилось. Миссис Хендерсон совершила пару изящных пируэтов, потом отхлебнула из стакана.
Я забарабанил по стеклу, но добился только того, что пес приоткрыл один глаз, который уставился на меня. И в следующий миг разверзлась преисподняя, и на нас обрушились все силы ада. Гнусная тварь, свирепо оскалясь, с немыслимой скоростью метнулась к окну; я даже услышал, как лязгнули зубы. Миссис Хендерсон едва не выронила свой коктейль. Она оторопело уставилась на нас, словно пытаясь определить, где меня видела. Пожалев её, я проорал:
— Швейная машинка!
Старушка метнула раздраженный взгляд на приемник и вдруг сообразила, что может его выключить. Сделав это, она посмотрела на нас с прежним недоумением.
Я нащупал в кармане визитную карточку и прижал её к стеклу. Пес забрызгал слюной все окно, пытаясь сожрать мою руку вместе с карточкой, а миссис Хендерсон, близоруко щурясь, пожевала губами, потом потрясла головой и куда-то удалилась.
— О, дьявольщина! — выругался Вэнс.
Пес тем временем окончательно остервенел. Дом заходил ходуном от яростного лая.
— Давай вернемся, когда она протрезвеет, — предложил Вэнс. — Через пару месяцев. Очень уж мне не нравится эта псина.
Я уже решил было последовать его совету, когда вернулась миссис Хендерсон с очками на носу. Она уставилась на карточку, хотя было видно, что она все равно ни черта не разбирает. Однако что-то миссис Хендерсон вдруг сообразила, потому что в следующий миг победоносно воздела руки, расплылась в улыбке и принялась оттаскивать четырехтонную бестию от задней двери.
Наконец, она открыла дверь и остановилась в проеме, удерживая пса за ошейник.
— Извините, мальчики, мне так неловко. Заходите, пожалуйста. На Глэдис не обращайте внимания — она не кусается. — Миссис Хендерсон заливисто рассмеялась. — Ха-ха! Она слишком стара, чтобы кусаться, как и её хозяйка.
Я в этом уверен не был. По меньшей мере, в той части, которая относилась к Глэдис.
— Хватит лаять! Заткнись, тебе говорят! — прикрикнула миссис Хендерсон и ткнула Глэдис коленкой. Пес неохотно затрусил к двери в коридор, возле которой плюхнулся на линолеум, как мешок цемента. Опустив голову на лапы, он жалобно взвыл, совсем как сирена маяка на острове Гернси в густом тумане.
— Молодец, хорошая девочка, — похвалила миссис Хендерсон. Потом уставилась на нас. — Ой, бедные мальчики, вы же совсем вымокли! Скидывайте пальто, я повешу их у камина.
Мы с благодарностью сбросили мокрые одеяния, а миссис Хендерсон без умолку тараторила:
— Вы не звонили в парадную дверь? Мне жутко неловко, что я не слышала, но я решила устроить себе маленькую вечеринку, а бедненькая Глэдис уже почти ничего не слышит…
"Бедненькая Глэдис", определенно, прикидывала, кого из нас слопать первым.
— У вас сегодня день рождения, мадам? — поинтересовался Вэнс.
Бойкая старушенция улыбнулась и ткнула рукой в сторону стульев, задвинутых под стол. Потом принялась отодвигать стул для себя. Вэнс решил проявить несвойственную ему галантность и бросился ей помогать, однако Глэдис, неверно истолковав намерения подозрительного незнакомца, молнией метнулась к нему и вцепилась оставшимися клыками в его брючину.
Вэнс испустил такой истошный вопль, что его, должно быть, услышала даже сама Глэдис, и запрыгал по кухне, волоча за собой овчарку.
Миссис Хендерсон чуть кондрашка не хватила. Она принялась истошно вопить:
— Глэдис, отпусти его! Это добрый джентльмен, слышишь? Он не хотел обидеть мамочку! Глэдис! Нельзя, тебе говорят! Пошла на место!
Однако Глэдис явно решила понаслаждаться на полную катушку, и ни за какие коврижки не желала разжать челюсти. Гулять, так гулять. Они совершили три полных витка вокруг стола, после чего случилось неизбежное. Брюки лопнули под коленкой, и Вэнс отлетел в коридор, а бедняга Глэдис, не выпуская из пасти оторванную штанину, покатилась по скользкому линолеуму и остановилась лишь тогда, когда её зад уткнулся в камин. Примерно секунду озадаченная собака пыталась сообразить, что случилось, но уже в следующий миг, издав дикий вопль, который, должно быть, был слышен в Лондоне, она сорвалась с места и пулей вылетела в коридор, опрокинув по пути поднимавшегося с пола Вэнса.
Я услышал, как бедное животное с жалобным воем носится по дому, сметая все встречные препятствия.
Вэнс на четвереньках выполз в кухню, пугливо оглянулся, закрыл за собой дверь и задвинул засов.
— Чертова зверюга совсем взбесилась! — выкрикнул он.
Потом опустил голову и осмотрел на свою оголившуюся ниже колена конечность.
— 0, какой кошмар! — воскликнула миссис Хендерсон. — Бедный мальчик! Сядьте… Давайте все присядем и выпьем. Вам сразу полегчает.
Кудахтая и причитая себе под нос, она просеменила к буфету и достала ещё два стакана.
— Господи, никогда прежде за Глэдис такого не водилось. Она такая кроткая и послушная, к тому же ей ведь уже семнадцать — я взяла её совсем крошкой. И никогда — никогда она ни на кого не нападала. Такая тихоня сущий ангел.