— Чадо, не ужасайся и не бойся ничего. Пойдем со мной!
И привел его Ангел в сказочной красоты дворец. В первой палате, полной благоуханных белых цветов, Ангелы и Архангелы райскими голосами поют. Во второй невиданными драгоценными камнями сверкающей палате сама Пречистая Богородица с апостолами хвалу Господу воздавала, а в третьей, самой дивной палате, златом, жемчугом и изумрудами изукрашенной, стоял посередине высокий Божий престол, а на нем в неизреченном сиянии — Сам Христос в белоснежной ризе. В руке Он держал скипетр, чтоб судить дела человеческие, а вокруг него бесшумно Херувимы и Серафимы летали.
— Подойди ко мне, милый, — говорит ласково Христос. — Я — тот самый старичок, которому ты яичко подарил.
У Ванятки от страха ноги к полу приросли, язык иссох. Спасибо, Ангел под руки его к престолу поднес и усадил рядом с Христом.
— Посиди здесь немного. Я скоро приду, — сказал Христос и ушел вместе с Ангелами и Херувимами.
Ванятка огляделся с любопытством, поерзал на золотом троне, осмелел, взял в руки тяжелый скипетр и сейчас же увидел, что на земле делается.
И видит он, как пятеро разбойников подкопали под церковь и хотят ее ограбить.
— Ах вы, тати окаянные! — вскрикнул Ванятка. — Вот я вам сейчас!
Поднял он Божий скипетр, которым человеческие дела сулятся, и сказал грозно:
— Пусть сия церковь обрушится и задавит грабителей!
И тотчас церковь с шумом обрушилась и подавила всех татей и прихожан со священником, которые в ней были.
![]()
Поворотил Ванятка голову в другую сторону и увидел, как на море разбойный корабль догнал другой, купеческий, зацепил его за борт крючьями, и принялись разбойники грабить его усердно, а купцов за борт скидывать.
— Повелеваю утопить сей корабль и всех разбойников с ним! — грозно поднял скипетр Ванятка во второй раз.
И тотчас морская пучина поглотила и разбойный и купеческий корабли со всеми людьми, ведь сцеплены они были крючьями.
В третьей стороне увидел Ванятка, как целый город в пьянстве, воровстве и блуде пребывает, и закричал страшным голосом:
— За беззаконие сне провалиться этому городу сквозь землю!
И сейчас же с ужасным грохотом, дымом и пламенем обрушился весь город в преисполню!
Милостивый же Господь скорым шагом вошел в палату и, увидев Ванятку на престоле со скипетром в руке, сказал сурово:
— Немилосердно судишь! Посидел ты на моем престоле четверть часа, а погубил без покаяния триста тысяч человек. Если б еще столько посидел здесь, ты бы весь народ без покаяния погубил! Я — Господь, Творец всех людей, и только Я могу карать или миловать.
Отобрал у перепуганного Ванятки скипетр и велел Ангелу снести его с неба на землю.
Через несколько лет ушел Ванятка в глухой скит, стал отшельником, и когда к нему, уже старцу, народ приходил за советом, как поступать им с жадными обирателями, бессовестными хулителями и жестокими обидчиками, говорил:
— Не губите свою душу местью. Только Господь может карать или миловать, потому что сказал Он: «Мне отмщение. Аз воздам».
![]()
Сундук змей
![]()
Кто одержим сребролюбием, того бес уже не смущает другой страстью, ибо и этой достаточно для его погибели.
Чего только в Сибири не было: и лесов, и зверей, и добрых людей, но таких дружных братьев, как Семен и Ефим, других не было, лучше и не ищи — состаришься, а не найдешь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Вот раз по осени возвращаются братья из лесу с удачной охоты, хохочут, дурачатся, толкают друг дружку. А вот и тысячелетний дуб, за которым тропка прямо к их избе бежит.
Вдруг, откуда ни возьмись, выходит из кустов лысый, с седой бородой старичок в рубахе до пят, руки в стороны растопырил и говорит испуганно:
— Робята, вы по этой тропке не ходите. Христом Богом вас молю!
— А чего там, дед? Соловей-разбойник в дупле сидит? — хохочут братья.
— Ой, милые, хуже! Там один злодей прям на тропке вашей сундук кованый, полный змей ядовитых, на вашу погибель приготовил!
— Да ладно, дед, не пугай! Что мы, змей, что ль, не видали?
— Таких не видали… — опечалился дед и скрылся в орешнике. А был это Николай Угодник.
Вышли братья на тропинку, и впрямь — стоит поперек нее большой кованый сундук!
— Глянь, не обманул старик-то! — говорит Степан. — Ты встань-ка в сторонке с ружьем, а я палкой крышку поддену. Если и впрямь змеи полезут, пали без страха.
![]()
Поддел Степан длинной палкой крышку, и открылась она со скрипом, однако не страшные змеи оттуда метнулись, а яркий свет брызнул от золотых слитков, доверху в сундуке лежавших!
— Ух ты!! — вскрикнули оба разом. — Ну и дед, ну хитрован! Змеи, говорит, а сам себе небось сундук заграбастать хотел!
— Ну, Ефим, чего делать-то будем? Ведь на эти деньжищи мы всю Сибирь скупим!
— За телегой пока беги, Семен, а я сундук постерегу.
Семен уток да зайцев подстреленных наземь бросил и что есть мочи в деревню. Прибежав запыхавшись, кричит жене:
— Ульяна! Чего мы с Ефимом в лесу нашли! Он там караулит, оголодал небось. Собери-ка ему лепешек, а я пока лошадь запрягу.
Ульяна, как сказано, горячих лепешек в тряпицу завернула, и пошел Степан с ними в конюшню, и вот тут бес ему и шепнул на ухо:
— Зачем тебе делиться-то, Семен? Одно дело — полсундука, а совсем другое — полный, а, Семен?
И руку его в березовую коробью, где крысиную отраву прятали, сунул. Как во сне достал Семен горсть белой отравы и все лепешки ею пересыпал.
Примчался на телеге в лесок, где брата оставил.
— Ефим, — кричит, — ты где?!
А из кустов вдруг — ба-бах!! Выстрел — и прямо в сердце!
— Вот он я, — усмехаясь, встал в кустах Ефим, из ружья дымок вьется. — Что, братец, пол-Сибири захотел? Не-ет, она вся моей будет! Ха-ха-ха!
А мерзкий, невидимый бес на сундуке от радости скачет, скалится: «Ай да я, ай да молодец, рогатенький!»
— Чего это у него в тряпице? — развернул Ефим узелок. — A-а, лепешек мне вез, дурень, — и откусил.
Вот как… Не может человек вредить ближнему, не вредя самому себе.
![]()
Превращение
![]()
В одной деревне богатей жил, такой толстый, что и ходить не мог, а только на перинах на крылечке в тенечке лежал и толстым пальчиком указывал, куда кому идти надо и чего там сделать надобно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Там же бедняк жил и ничего, кроме жены и пятерых детей, не нажил.
Приходит как-то к богатею древний старичок.
— Пусти, государь мой, — говорит, — к себе на ночлег.
— У меня, — тот ему гордо, — ни бедные, ни убогие, ни подорожные никогда не ночуют. Да и ты не будешь. Иди в ту хату, что небом покрыта, там тебя пустят.
— Голубок мой, а где та хата, что небом покрыта?
— Да вон, — показал толстым пальцем на беднякову избенку.
— Спасибо тебе, голубок мой, — ласково старичок речет, — нагнись-ка, я тебя за доброту поглажу.
Ну и погладил его по голове, а богатей возьми и в коня превратись. Привел его старичок к избе, что небом покрыта, стучит.
— Государь мой, пусти на ночлег!
— Заходи, дедку, — обрадовался хозяин, — у меня все ночуют — и бедные, и убогие, и подорожные.
— Да я с конем, вишь ли. Куды его деть и чем накормить?
