Читать интересную книгу НАТАН. Расследование в шести картинах - Артур Петрович Соломонов

истину и не находил ее, и как в итоге распался, чтобы воскреснуть — но об этом позже…

Мы решительно собирали остатки нашей воли, поскольку нам предстояло рассказать о фантастическом политическом взлете Натана, который, как полагали отец Паисий и богослов, можно объяснить только чудом (благодаря Эйпельбауму в политологии появился термин «претерпевшие чудо», описывающий перманентное состояние нашего прекрасного народа).

Дискуссия началась со слез батюшки.

— Что с вами? — я поставил перед отцом Паисием стакан воды.

— Печалюсь я, как в школьные годы на уроках алгебры. Что мы творим?! Объяснить один икс мы намерены через другой икс! К многоликому еврею прибавился говорящий енот, а мы что? Сидим да радуемся, что вот теперь-то наконец во всем разберемся! Мы что, олухи?! Одна тьма встретится с другой и вспыхнет свет? Мы в это верим?!

Раздалось хихиканье из тьмы, и мы заметили, что психолог угнездился отдельно от коллектива — в дальнем темном углу комнаты. Я все крепче убеждался, что психологами становятся, потому что тайно мечтают излечить себя и переносят на других свое подавленное желание избавиться от расстройств и маний. Заявляю об этом, чтобы быть предельно честным: с самого начала исследований я относился к психологу предвзято.

— Мы забираемся в дебри! — предупреждал нас отец Паисий. — Мы совсем не понимаем, почему Натан прекратил свою, пардон, амурную активность. Отчего так восстрадал, что захотел принять басурманскую веру? И что его сподвигло последовать за енотом?

Услышав свою последнюю фразу как бы со стороны, батюшка схватился за голову, горько нашептывая: «Последовать за енотом… За енотом последовать, братцы…»

— Всегда завидовал бородатым людям, — раздался из тьмы голос психолога, — ведь они могут утирать слезы бородой, если поблизости нет салфеток. А их поблизости почти никогда нет…

Батюшка оскорбленно приосанился. Я тоже: ведь салфетки лежали на столе!

— Зачем вы так? — обратился я во тьму.

— Шок нужен, — отвечала тьма. — Для прекращения истерики нужен шок. Жаль, током нельзя ударить. Помогло бы.

Я сказал психологу, что его бессмысленная жесткость меня конфузит и что если бы не необходимость в таком специалисте (особенно сейчас, когда патологии врываются в наше исследование бурным потоком), я бы поставил вопрос о его изгнании. Хихиканье из тьмы прекратилось, сменившись сопением и бормотанием: «Лечебным током… Лечебным, олухи».

— Простите великодушно, — елейно заговорил отец Паисий, обращаясь во тьму, — но вы и есть наш главный помутитель. Я смиренно молчал во время реконструкции встречи Натана с енотом, ведь куда мне до высот ваших, куда мне до глубин… Но теперь делюсь непониманием: какова же причина мук Натановых? Там есть намек, что он страдает от любви. Правда это или как? С чего он вдруг готов на все услуги какому-то еноту? Наш психолог ничего не разъяснил: то ли Натан мучается, то ли притворяется, то ли духовным поиском томим, то ли влюблен невесть в кого… Тяжко мне от такого начала…

— Упрощение есть насилие над предметом исследований, — отвечала тьма.

— А я вот уверен, — голос отца Паисия достиг вершин благостности, — что фразочку про «хищных попов» в уста енота вложили вы, дабы уязвить меня и церковь.

Тьма немотствовала.

— Нам предстоит обсуждение важнейшего вопроса, — я строго посмотрел в темный угол и ласково на отца Паисия. — Мы могли бы отнести енота к политическим галлюцинациям Натана, если бы не знали, что произошло в дальнейшем.

— О дааа… — протянул астрофизик. — Жуткий период. Я глазам не верил.

— Так или иначе, — подавал я коллегам пример трезвомыслия, — Тугрик принял самое деятельное участие в политических преобразованиях. И ни у кого не вызвал протеста енот, занимающийся государственными делами.

— Увы, — резюмировал политолог. — Енот в паре с евреем совершили невозможное.

Надев очки для чтения и обратившись к разложенным на столе документам, я принялся публично размышлять:

— Что нам известно? Во-первых. Когда Натан осознал величие своей миссии, Тугрик обрел круглосуточный дар речи, что свидетельствует о таинственной связи этих двух существ, — я загнул мизинец. — Во-вторых. Мы знаем, что енот во время посещения городской бани заявил Натану: «Моя речь — это на самом деле твоя речь. Без тебя я только пушистый дурак с хвостом».

— И принялся полоскать хвост в деревянной кадке, — дорисовал картину отец Паисий. — Как утверждают свидетели, — поспешно добавил он.

— В то же время нам известно иное, — перебил нас с батюшкой психолог, хотя я уже намеревался загнуть и безымянный палец. — Мы знаем, что на выходе из бани енот сказал Эйпельбауму: «Я прибыл с гималайских гор, чтобы тебе было легче стать самим собой. Ведь, надев маску, легче говорить от сердца. Я — твоя маска».

— Заметьте, — вступил филолог. — Енот разговаривал в том же стиле, что и Натан. А единство стиля, я вам доложу, штука покрепче единомыслия. Язык — это больше, чем кровь, вы же помните?

— Также енот говорил: «Я — огневое прикрытие твоей отваги и щит твоего бесстрашия», — весомо произнес политолог и как бы вскользь добавил: — По моим данным.

Богослов, вызывая недовольство политолога и филолога, вступил в дискуссию:

— Как же нам соединить эти противоположные версии? Енот помог Натану проявить свою истинную сущность? Или Натан помог животному стать влиятельным политиком? Иными словами: есть ли у нас основания утверждать, что енот — это политическое альтер эго Эйпельбаума? Или же Натан попал под мистическое влияние гималайского четвероногого и действовал по его воле?

Мы загрустили, подавленные грузом неразрешимых вопросов.

— Теперь вы понимаете, почему я с самого начала настаивал, что в наших рядах должен появиться зоопсихолог? — обвел я собравшихся победоносным взглядом. Но торжествовал я недолго: тайна трепетала и дразнила, а постичь ее мы не могли даже коллективными умственными силами.

— Растолкуйте мне, недалекому, — взмолился отец Паисий, — хотя бы одно растолкуйте: откуда взялся гигантский самовар в квартире Натана? Не енот же его смастерил? Он что, — вскричал батюшка, — он что, умел паять?!

Богослов закурил трубку. Ореховый табак окружил нас так плотно, словно мы оказались