Читать интересную книгу Леопард за стеклом - Алки Зеи

– Тебе уже восемь скоро, а ты все как маленькая.

– Почему это как маленькая? – разозлилась я. – Разве с цирюльником царя Мидаса не так было?

– Да это сказки!

– Нет, не сказки!

Спустя несколько дней, как-то вечером, Мирто спросила меня:

– А что за секрет ты рассказала ямке?

Я притворилась, что уже сплю, но было мне ужасно «ОЧПЕЧА, ОЧПЕЧА» из-за того, что пришлось хранить эту тайну от сестры.

Не только Нолис, но и Артеми иногда заглядывала зимой к нам в город, чтобы тетя Деспина поучила ее шитью. Так она говорила. Хотя не знаю, так ли уж ей нравилось шить; думаю, она просто завидовала Нолису, когда слышала, что он снова к нам собирается. Так что наступающая зима обещала быть не такой уж и скучной. Мы должны были пойти в школу, у нас наверняка появятся новые подружки, мы будем видеть Нолиса и Артеми, а может, даже продолжится загадочная история с Никосом и леопардом.

И все-таки, по мере того как «Кристаллия» удалялась и Ламагари пропадала из виду, сердце мое сжималось и на душе становилось все тоскливее и тоскливее. Я стояла возле мачты и прощалась, бормоча про себя:

– Прощай, прощай, моя прекрасная Ламагари! Самое прекрасное место в мире! Лучшее на земле!

Мирто подошла ко мне. И прежде чем Ламагари вовсе исчезла из виду, мы, сложив ладони воронкой, прокричали что было сил:

– До свидания, Ламагари!

– Ламагари-и-и-и-и! – отозвалось эхо.

Часть вторая

Совы и короли. Рухлядь и невзгоды

Нам всегда нравились первые дни после возвращения из Ламагари в город. Мы снова обживались в своей комнате, встречались с нашими игрушками и леопардом. Он по-прежнему сидел в витрине, и, представьте, стоило ему нас увидеть, голубой его глаз как будто заблестел.

Однако этой осенью дома ни о Никосе, ни о леопарде не говорили.

– Устроил он нам веселенькую жизнь, хватит уже, – ворчала тетя Деспина.

И пойми тут, о ком она говорит – то ли о Никосе, то ли о леопарде.

А Стаматина на следующий день после возвращения получила ключи от витрины, чтобы вымыть в ней стекла, и тут же кликнула нас с Мирто.

Вначале я даже руку к леопарду протянуть боялась – не то что погладить его. Мирто первая потрогала его усы, а потом когти.

– Они настоящие! – промурлыкала она.

Теперь и я рискнула к нему прикоснуться. Когти жесткие и выпущенные. Я погладила леопарда. Его шерсть оказалась гладкой-прегладкой и блестящей. Мирто проверила: у леопарда глаза из бусинок. Я руками не трогала, но нагнулась к нему близко-близко, и мне показалось, что он смотрит прямо на меня. Глаза его так странно блестели: один – голубой, другой – черный-пречерный. Пасть леопарда была приоткрыта, и виднелись зубы – острые и страшные.

– Смотри! – вскрикнула Мирто. – У него что-то в зубах!

Она аккуратно протянула руку к пасти леопарда и вытащила клочок белой бумаги.

«ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ГОРОД. УСПЕХОВ В УЧЕБЕ. ЛЕОПАРД»

Мы развернулись и уставились на Стаматину, которая метелкой выбивала пыль из кресла. Даже если бы ее распяли на кресте, требуя признаться, что она знает о Никосе, увидим ли мы его и когда, она не вымолвила бы ни слова – упрямо бы поджимала губы, и все.

– Меня вы, пожалуйста, не дергайте, – вот и все, что она сказала. – Разве ваша тетя не говорила, что «обсуждать леопарда и Никоса строго воспрещается»?

Мы больше ни о чем не спрашивали Стаматину, и вовсе не потому, что поверили, будто она и вправду ничего не знает; просто начали готовиться к школе, ведь занятия начинались уже через неделю. Школа, в которую мы должны были ходить, оказалась не так уж и далеко от нашего дома – на набережной. Из классов на втором этаже можно было наблюдать за проплывающими мимо паромами. На балконе школьного здания была табличка, огромными черными буквами оповещающая всех о том, что здесь находится

ЧАСТНАЯ ШКОЛА«ПИФАГОР»ИОАННИСА КАРАНАСИСА

Мы с мамой и дедушкой отправились записываться. Не знаю отчего, но стоило нам войти в кабинет директора, как сердце мое сжалось. Вдоль стен кабинета высились бесконечные полки, уставленные чучелами птиц, а стены были завешаны фотографиями королей. И в самом деле, Стаматина оказалась права: он похож на лягушку! Ну, наш диктатор. Я смотрела на его гигантскую фотографию, висевшую в самом центре стены; на маленькой полочке под нею стояло чучело совы.

Господин Каранасис, директор, сидел за своим столом и смотрел на нас – сурово и без улыбки. На нем был черный костюм вроде того, что есть у дедушки; только дедушка надевает костюм лишь в исключительных случаях – когда идет на чьи-то похороны. И начал директор с того, что заговорил с мамой о скидке на плату за обучение!

– Видите ли, я не пекусь о личной выгоде. Я хочу собрать в своей школе детей из хороших семей.

Мы с Мирто переглянулись, потому что впервые услышали, что мы, оказывается, из хорошей семьи! Господин Каранасис начал экзаменовать нас по грамматике и арифметике и понял, что мы отвечаем правильно. Он повернулся к дедушке и заметил:

– Благодарю вас, вы прекрасно их подготовили.

Мы думали, что на этом испытания закончатся, но вдруг господин Каранасис указал пальцем на своих настенных королей и велел Мирто назвать каждого по имени. Мирто знала всех. Зимними вечерами, когда становилось совсем холодно, тетя Деспина звала нас к себе в комнату, где всегда тлела большая бронзовая жаровня, и рассказывала нам истории про королей. У нее даже был большой альбом с фотографиями, и она показывала нам их всех – одного за другим. Я умирала от скуки, ведь настоящие, а не сказочные короли совсем не интересны. Я все ждала, когда же наконец раздастся: «ПА ВУ ГА ДЕ КЕ ЗО НИ», – тогда бы всем стало ясно, что дедушка закончил свои исследования и готов перейти к рассказыванию мифов и легенд. Правда, решиться уйти от тети Деспины тоже было непросто, ведь у нее в комнате было так тепло, да и, покончив с королями, она открывала свой шкаф и угощала нас сладкой пастой и апельсиновым вареньем. У дедушки же не только не разжигали огонь, у него еще и окно было нараспашку, и никакого шкафа со сладостями.

Зато у него всегда были в изобилии Адмет и Алкеста, Персей и Андромеда и мифы, мифы, мифы без конца и края! Как только я входила в комнату, он закрывал окно и протягивал мне плед – укутаться потеплее. Сначала я дрожала от холода и могла думать только о жаровне с тлеющими углями и о Мирто, запускающей ложку в банку с вареньем. Но дедушка начинал рассказ, и я уже ничуть не сожалела ни об оставленном мною тепле, ни о покинутых сладостях.

Господин Каранасис, конечно, ничего об этом не знал. Как не знал и о том, что дедушка любил Перикла и демократию и терпеть не мог всяких там королей – ни древних, ни тем более нынешнего, а ведь он даже не грек – нам его из Дании прислали да на шею посадили, как говорит дедушка.

– Благодарю вас, господин, – снова взялся за свое директор, полагая, что это дедушка выучил Мирто королям. Затем он повернулся к Мирто: – Если ты будешь прилежно учиться, мы тебя быстро сделаем звеньевой. Наш правитель основал Национальную организацию греческой молодежи!

По дороге домой дедушка с мамой не проронили ни слова. А мы с Мирто болтали без умолку. Мирто прыгала от радости, что ее сделают звеньевой, и неважно, что она и понятия не имела, кто такие эти звеньевые и чем они занимаются.

– Ты слышал, я буду звеньевой? – спросила она у дедушки.

– Дома поговорим, – отрезал он и молча пошел дальше.

Однако дома мы ни о чем таком не поговорили, то есть нет, поговорили, и о многом, только мы ничего не поняли из этих разговоров. Потому что с тех пор, как объявили диктатуру, папа говорит одно, дедушка – другое, тетя Деспина – третье. Только мама ничего не говорит, но мы-то понимаем, что в глубине души она согласна с дедушкой. Однако мне показалось ужасно смешным то, что взрослые стали так серьезно обсуждать, станет ли Мирто звеньевой. Мы даже не поняли, что это за Национальная организация греческой молодежи такая, о которой дедушка сказал, что стыдно заставлять детей туда вступать.

Вечером, когда мы ушли спать, Мирто сияла от счастья и все время меня дразнила, что мне уже почти восемь лет, а я так и не решила, кем стану, когда вырасту.

– А ты кем станешь? Ты вот тоже не знаешь! – обиделась я.

– Как это не знаю? Я решила стать звеньевой!

– Это не профессия!

– Очень даже профессия и в три раза больше!

Я хотела было сказать ей, что стану писателем, но она бы снова ответила, что писателями рождаются, а не становятся.

– Можно подумать, ты родилась звеньевой, – яростно бросила я.

Мирто уселась на спинку кровати и с достоинством заявила:

– Звеньевой – не писатель, звеньевым может стать любой.

Тут-то, верхом на спинке кровати, ее и застала Стаматина, поднявшаяся к нам в комнату закрыть ставни.