не разговаривали. Это были десять минут, которые казались вечными и невыносимо быстрыми одновременно. Его присутствие не давало мне покоя, его рука была так близко от моей, твердость его шагов, его спокойное дыхание…
– Мы пришли. – Я остановилась перед воротами университета.
– Все по-прежнему. – Аксель окинул взглядом сады, а затем опустил глаза, чтобы встретиться с моими. – Скажи, в какой день ты можешь организовать мне посещение студии.
– Пока не знаю…
– Лея…
– В пятницу, наверное.
– Наверное или точно?
Я ненавидела, когда он давил, и давил, и давил. У Акселя это получалось очень хорошо. Он был не из тех, кто знает, когда нужно отступить или промолчать, нет, он шел до конца, но только в определенных ситуациях, не когда дело касалось его самого.
– Точно. Я ухожу с занятий в пять.
– Я буду ждать тебя прямо здесь.
– Ладно. – Я ушла, не попрощавшись.
31. Лея
Лэндон сделал глубокий вдох и устало потер челюсть. Мне было невыносимо видеть его таким, ведь он всегда выглядел веселым и жизнерадостным, одним из тех, кто склонен считать стакан наполовину полным.
Я села на другой конец дивана.
– Что ж, в пятницу он придет к тебе в студию, – повторил он.
– Да, это… это по работе.
Он опустил взгляд на свои руки.
– Черт, Лея, это просто то, что…
– Я знаю, – оборвала я его. – И мне жаль.
– Если бы ты хотя бы позволила мне тоже посмотреть на нее…
– Может быть, когда-нибудь потом.
Тогда это был не вариант. Если бы я могла, я бы не позволила Акселю ступить на мой чердак, но по какой-то причине мне не было так неприятно от мысли, что он это сделает. Может быть, потому, что в каком-то смысле Аксель уже видел меня всю, с тысячи разных сторон, без плаща, который мог бы меня защитить. Мне больше нечего было скрывать. Это показало мне, что в прошлом я ошибалась. Потому что когда ты открываешься перед другим человеком, ты становишься прозрачным в его глазах. А когда ты отдаешь все, ты опустошаешься до конца. Я не хотела повторять эту ошибку. За то время, что я была с Акселем, я так сильно не думала о происходящем, что ничего не держала в себе, я не отдавала ему свое сердце понемногу, нет, я отдавала ему все с закрытыми глазами и без колебаний. И ровно противоположное я испытывала с Лэндоном.
С ним все было по-другому. Путь, по которому мы шли короткими шагами, в спокойном, но безопасном темпе, словно поднимались по ступенькам, держась за перила. Я не чувствовала себя неустойчиво, как это было с Акселем, когда я опасалась после каждого поворота споткнуться или потерять равновесие. Я держала контроль в своих руках и боялась снова его отпустить.
– Иди сюда. – Лэндон обнял меня.
– Прости, что все так сложно.
– Мы привыкнем к этому. Это будет отличная возможность для тебя, я уверен. Забавно, ведь всего пару ночей назад мне это снилось: что ты преуспела, а твои картины попали в лучшие галереи мира.
Я оторвала голову от его груди, чтобы посмотреть на него.
– Почему ты так добр ко мне? – простонала я.
– Потому что я твой лучший друг.
– Ты гораздо больше, чем это.
Я уткнулась лицом ему в шею; не знаю, как долго я там пролежала, ощущая теплое, уютное соприкосновение кожи его шеи с моей щекой. Лэндон был твердой опорой, и я кружилась вокруг него, не в силах отодвинуться достаточно далеко, потому что боялась упасть.
Наверное, первая любовь всегда полна недостатков и неуверенности, но она также особенная и волшебная. Потому что, когда ты узнаешь, каково это – влюбиться, ты еще не готов чувствовать все эти эмоции, охватывающие тебя, не говоря уже о том, чтобы управлять ими. Поэтому ты просто чувствуешь, ты любишь, ты бросаешься в это. Вы едете без тормозов, потому что еще не знаете, что в конце дороги есть стена, о которую вы разобьетесь. Проблема в том, что потом вы узнаёте. Когда вы снова чувствуете покалывание, вы вспоминаете, что с вами произошло, боль от удара, поэтому вы решаете сбавить скорость, но, конечно, это имеет свои последствия: размышления против импульсивных действий, спокойствие против интенсивности. И вы начинаете видеть серые тона в том, что когда-то было ярким и красочным.
Потом я помогла Лэндону навести порядок на кухне перед уходом. После того как утром я выбежала из комнаты с Акселем на хвосте, мне и в голову не пришло захватить книги на следующий день на случай, если я соберусь провести ночь в квартире Лэндона. Поэтому, хотя у меня и не было желания оставаться одной, я попрощалась с ним и пошла домой – мне хотелось прогуляться и развеяться.
Придя, сразу же приняла душ. Я долго стояла под горячей водой и концентрировалась на этом ощущении, на том, как расслабляются мои мышцы и уходит напряжение всего дня. Во время занятий я отвлеклась, думая о том, как безумно то, что Аксель проводил меня до ворот университета несколько часов назад, вот так просто, после трех лет несуществования друг для друга.
Но с ним все было по-другому. Иначе. Нелогично. Может быть, поэтому мне было так трудно понять его, ведь мы по-разному мыслили. Я была неспособна чувствовать или думать о чем-то и не делать этого или не кричать об этом вслух; иначе я пропускала импульс, первое бурление эмоций. Он – напротив. Он мог сдерживать больше. Мог взять те же эмоции и оставить их на антресоли или зарыть где-нибудь, а потом… жить дальше.
Я вышла из душа, оставляя за собой мокрые следы, потому что забыла захватить полотенце. Достав одно из шкафа, я вытерлась и переоделась в удобную пижаму, после чего расчесала волосы и оставила их сушиться. Посмотрев на себя в ростовое зеркало, все еще прислоненное к одной из стен, я снова подумала о том, что мне нужно подстричь волосы, потому что они слишком отросли. Затем легла в постель. И тут почувствовала его запах. Почувствовала его.
Прижавшись щекой к подушке, я ощутила, как на глаза наворачиваются слезы. Я зажмурилась, чтобы не дать им потечь. Я медленно вдыхала, унося с собой этот запах… Я подумала о ракушке, которая все еще лежала у меня в кармане, той самой, которая помогала мне засыпать в течение первых месяцев, но я сопротивлялась желанию разыскать ее. И я знала… знала, что должна встать, сорвать эти чертовы простыни, положить их в мешок для грязного белья и взять новые из комода. Джорджия подарила мне три разных комплекта год назад, так дальновидно заметив: «Конечно, Оливер не думает о таких вещах», и она была права.
Но по какой-то причине я этого не сделала. Я замерла, сдерживая слезы, чувствуя его запах рядом с собой и вспоминая, как хорошо было видеть его в своей жизни: показывать ему каждую созданную мной картину, приглашать его на свои дни рождения, видеть, как расслабленно он улыбается или как наши глаза встречаются в разгар воскресной семейной трапезы…
Я скучала по своей прежней жизни. Я скучала по всему. По моим родителям. По Нгуенам. По тому, что мы были семьей. Просыпаться каждое утро в Байрон-Бей и смотреть на голубое небо, такое голубое…
32. Аксель
Я пришел на полчаса раньше, поэтому прислонился к ограде главных ворот университета и ждал, любуясь сплетением облаков, пронзивших свинцовое небо. Не спал всю ночь, из-за этого болела голова, но я настолько привык к такому состоянию, что даже не подумал выпить таблетку перед выходом из дома, хотя потом пожалел: хотел, чтобы все было правильно, хотел быть готовым на сто процентов, как только войду в ее студию.
Впервые я понял Сэм.
Я понял, с каким нетерпением она ждала каждого художника, чтобы узнать, над чем они работали последние несколько месяцев; она говорила, что это волшебно, как будто смотришь на целый мир, заключенный в четырех стенах. И мне ничего не хотелось