сделать против самого царя Кощея. И все же стоит попробовать.
Лана, конечно, знала, что не ее краса Хозяину Нави нужна. Не стройный стан, медовая коса и ясные очи, а ее дар, с помощью которого он надеется еще больше напитать силу, как заклинатели мертвых обретают могущество в запретной магии крови.
— Не могу я против воли батюшки и матушки идти, — скромно потупившись, отозвалась Лана.
Хотя у нее от холода и страха зуб на зуб не попадал, испуг она старалась не показывать.
— У них позволения спрашивай, с ними и рядись.
— А что мне с ними рядиться? — возвысив голос, нахмурился Кощей, отчего иней на поляне превратился в непробиваемый лед. — С ними все давно обговорено.
— Только речь шла не обо мне! — позволила себе напомнить Лана.
Она сейчас твердо знала одно. Силой Кощей ее дар не сумеет отнять. Другое дело, какими карами он ее испытывать станет, каким мукам подвергнет, чтобы ее волю сломать. Вот только, говорят, устрашившиеся угроз и добровольно уступившие дар русалки все равно в его темные чертоги попадают в образе чудищ безобразных влачат там жалкое подобие существования. Вместе со смертными царевнами, из которых безжалостный хозяин Нави по капле выпивает жизнь.
— Какая разница, эта сестра или другая, — нетерпеливо пожал плечами Кощей. — Твой батюшка Водяной дочь мне в жены обещал, а обещания держать надо.
Хотела Лана напомнить о нарушенном самим же несостоявшимся женихом договоре, но ее собеседник раньше нее продолжил речь.
— Где ты среди ящеров Змейгорода себе мужа богаче меня найдешь? Все Янтарное побережье платит мне золотом и кровью дань, а придет время, данниками станет весь мир. Обширны мои чертоги, а хозяйки в них нет. Неужто не хочешь войти ко мне в терем царицей.
— Твой терем сгорел, когда ты, предав сестрицу Дивну, отверг и любовь Жар-птицы, из ее слезу сделав свою заклятую иглу! — напомнила Лана. — Сейчас твой дом — мрачный, темный склеп. А зачем нужно богатство там, где нету жизни?
— Глупая русалка! — закипая гневом, возвысил голос Кощей. — Только время на тебя попусту тратить. Хочешь узнать, что такое нежизнь? Так я это мигом устрою.
Он поднял над поляной черный вихрь, готовый подхватить Лану и унести ее прочь ото всего, что она знала и любила. Стоном застонали ломающиеся деревья. Лана сопротивлялась из последних сил, чувствуя, что ее связь с родными угодьями вот-вот оборвется и ее унесет к ледяным островам, где никогда не поднимается солнце или даже прямиком в темную Навь.
Лес и река ей, конечно, отдавали все, что могли, но ее магия умела лишь исцелять и оберегать. Хозяин Нави не просто убивал, он заставлял страдать, останавливал сердца, вытягивал жизнь из каждой былинки, выпивая лес досуха с жадностью ненасытной прорвы. Даже зимний холод, которым управляла его мать, не наносил лесу такого урона, и Лана слышала предсмертные крики всех малых созданий, которых она должна была оберегать.
В отчаянии она призвала силу воды, закручивая водоворот, которым пыталась смыть подступавшую к ней со всех сторон скверну, однако пронизанный силой жизни поток, осыпался ледяными иглами, а Лану накрыло снежной бурей. И в тот момент, когда она едва не сдалась силе наступающего на нее тлетворного ветра, Лана почувствовала, как навстречу ей, удерживая ее связь с миром живых, протянулась тоненькая ниточка. Продираясь через предобморочную глухоту, точно сквозь развешенные на просушку готовые для прядения кудели, она с удивлением узнала знакомый пастушеский наигрыш.
Вещий Медведко вместо того, чтобы при приближении Хозяина Нави бежать куда глаза глядят или хотя бы поскорее добраться до Змейгорода и предупредить о вторжении супостата, не бросил русалку одну. Отогнать Кощея он, конечно, не мог. Не просто так баяли, что тот войска и орды способен положить. Но наполненная жизнью и ярым солнцем бесхитростная мелодия позволяла Лане продолжать сопротивление, держась за переплетение звуков, как утопающий за спасительную веревку.
Другое дело, что долго так продолжаться не могло. Силы у Медведко были отнюдь не бесконечны. Хотя отваги его горячего живого сердца хватило, чтобы собрать перепуганных духов и создать подобие щита. Вроде тех, что в случае опасности возводили воины и старейшины Змейгорода. Кто ж из ящеров приходился парню отцом? В том, что родство не в десятом колене, а гораздо ближе уже сомнений не возникало. Лана напитала своей магией преграду, переплетая звуки с каплями дождя, наполненными торжествующей жизнью.
— Ничтожный смертный! — шипел Хозяин Нави, которого от дудочки Медведко буквально корежило. — Ты кому посмел бросить вызов? Ты хоть понимаешь, что я тебя не просто уничтожу, а заставлю страдать всю оставшуюся в моей власти вечность. Даже те лиходеи, которых заживо гложут чудища Нави, устрашатся, видя твою жуткую участь!
Медведко лишь молча вцепился побелевшими пальцами в дудочку, из последних сил выводя заветный наигрыш. В груди у него что-то булькало, на губах лопались кровавые пузыри, но он не сдавался, продолжая играть, и Лана из последних сил подпитывала его магией, оттягивая неизбежный конец. О том, какие муки ожидают в Нави ее, Кощей не успел или не захотел поведать, и эта неизвестность еще больше пугала.
Одержать верх в неравном противостоянии они с ее нежданным защитником не могли, путей к бегству не существовало. Порождения Нави, которых призвал на помощь Кощей, наступали со всех сторон. Они бились в созданный из звуков и водяных капель щит, с шипением откатывались назад и вновь наступали. Когда Медведко пошатнулся, припадая на одно колено, Лана поняла, что это конец. Кровь уже не пузырилась, а лилась из горла и носа отважного пастуха, и ей оставалось только продолжить сопротивление одной или покориться неизбежной жуткой участи.
«Лана, держись! Ребятушки, держитесь!»
Когда в сознание вторгся милый, знакомый голос, которому она внимала во сне едва ли не каждую ночь, не чая услышать наяву, Лана поначалу решила, что обморочный морок сыграл с ней злую шутку. Но щит постаралась укрепить, ухитряясь поддерживать еле живого Медведко. Кощей, конечно, еще больше разъярялся, раздосадованный ее сопротивлением, грозя новыми карами, но надежда придавала сил.
И все же когда, продравшись сквозь черные тучи, на поляну слетел покрытый золотистой чешуей крылатый ящер, Лана не поверила своим глазам. Тем более что из-за застилавшей взор серой ряби уже мало что могла разглядеть, да и соображала с трудом. Кощей тоже от неожиданности ослабил напор. Не видел он, к счастью, вошедшей в Змейгороде в поговорку мертвой петли Яромира, не поверил, что такое возможно.
Этим замешательством и воспользовался дерзкий, мятежный ящер. На выходе из своего смертельно опасного падения, вновь расправляя крылья,