держались традиций. К тому же по Змейгороду упорно ходили слухи, что одолеть Кощея по силу лишь смертному мужу.
Вот и сейчас державшийся молодцом Медведко, который единственный не сошел с места, выслушав угрозу, горько усмехнулся:
— Мы-то уйдем, только Правда за нами останется. Смотри, ящер, как бы твое своеволие не сыграло с тобой злую шутку. Кощей тоже поначалу жил мирно среди людей, но потом решил, что он лучше других.
— Вон отсюда! — взревел Яромир, и смертные, даже Медведко, повиновались.
А ведь если бы ящер повел себя иначе, если бы Горыныч по чести предложил родителям Забавы выкуп, очень многое могло бы пойти совсем по-другому.
Выходя из ложницы, Лана глотала слезы обиды, думая о том, что в эту избу никогда не захочет больше войти, ни гостьей, ни тем более хозяйкой. К Яромиру она испытывала презрение и, едва ли не гадливость, а его поцелуи она хотела не просто стереть в бане с жесткой мочалкой и речным песком, но вытравить каленым железом, словно скверну Нави. Другое дело, что покинуть постылый дом, оказалось не так просто.
Хотя в вечевой колокол никто не звонил, разбуженные шумом соседи пытались дознаться, уж не Кощеева ли это рать напала, воспользовавшись праздником, на честный град. Поэтому весть о том, что Горыныч с Яромиром опять сотворили непотребство, распространилась очень быстро. Путята с дочерью и остальные участники злополучных посиделок еще не успели выйти в сени, как дверь распахнулась и в избу вошел, опираясь на костыль, сопровождаемый сестрой Велибор.
Лана знала, что ящер, хотя и потихоньку начал вставать, но передвигался ползком даже по горнице, а на двор выходил чаще всего в сопровождении брата. Конечно, изба Яромира располагалась неподалеку, как и другие дома кузнецов, но для раненого ящера и такой короткий путь мог оказаться губительным, задержав выздоровление до весны. Уже сейчас стягивавшие раны повязки промокли от крови, а лицо даже в неверном свете факелов и фонарей выглядело восковым.
Когда Велибор, едва отдышавшись, поднялся на крыльцо, Путята и остальные смертные, притихнув, расступились, а Лана с Даждьросой кинулись к Дождираде, готовые в любой момент прийти на помощь раненому. Он же, словно никого не замечая, двинулся в избу.
— Где он? — спросил Велибор у Яромира, и тот, словно нашкодивший мальчишка, отступил, указывая на Горыныча.
С того мигом слетела вся удаль, а раскрасневшееся лицо в обрамлении черных волос и огненной бороды приняло страдальческое выражение.
— Ты зачем пришел, брат? — начал он с искренней тревогой. — Раны ведь растревожишь!
— Не о моих ранах тебе сейчас надо печься, паскуда! — проговорил Велибор тихо, но так отчетливо в мертвой тишине, что, казалось, каждое слово падает, как камень на могилу, или звучит оглушительнее ударов молотка, приколачивающего крышку к домовине. — Ты опять за свое?
— Да чего они тут шум подняли? — обиженно пробасил Горыныч, словно и вправду надеялся, что брат его утешит. — Подумаешь, решили маленько пошутить! Щедрые ведь вечера стоят! Разве Даждьбог солнышко и Велес батюшка не уважают плотские утехи?
— Может быть, и уважают, но только для продолжения рода и по обоюдному согласию, как велит Правда, над который ты снова глумишься!
— Ни над чем я не глумлюсь! — начал было Горыныч.
— Не глумишься? — прищурился Велибор. — Тогда бери девку в жены. Проси, как у предков заведено, благословения у бессмертных богов!
Бедный Путята при таких словах обмер, прижимая к себе дочь и не зная, как реагировать на предложение. Вне всяких сомнений, Велибор говорил всерьез.
Горыныч явно не ожидал такого поворота. Даже головой затряс, словно пытаясь сбросить морок.
— Мне, ящеру, жениться на смертной? — на всякий случай переспросил он. — Да у тебя брат, часом, не жар?
На лбу Велибора и в самом деле выступила испарина, а на скулах начинал разгораться румянец, предвестник злой лихорадки. Вот только он вовсе и не думал бредить или шутить.
— Не называй меня братом! — проговорил он безжалостно. — Правда велит за свои поступки отвечать! Я тебя предупреждал уже не раз и когда ты на Купальских игрищах никакой меры не находил, и когда на всех гульбищах только и знал, как по углам девок тискать, и даже когда ты во время последнего похода лазил в окошко к княжеской жене. На этот раз ты одной вирой не обойдешься! Либо поступай, как Правда велит, либо убирайся, куда хочешь с глаз моих долой. И этого горе-воина, своего дружка, с собой забирай!
— Братик, миленький, что такое говоришь? Куда же ты его гонишь? — со слезами на глазах кинулась к старшему из братьев Дождирада.
Юная русалка, конечно, понимала, что Горыныч неправ, и его беспутство в Змейгороде уже не раз становилось предметом обсуждений и разбирательств. Но она же лучше других видела добрый нрав младшего из братьев, его стремление помочь. Как он последние дни ходил за хворым Велибором! Не каждая жена так заботится. Возможно, он сейчас и сорвался именно потому, что устал по глотку вливать в горло беспамятного от потери крови брата целебный отвар, менять его постель, подпитывать магией. А может быть, его подначивал Яромир?
Лана, переглянувшись с Даждьросой, тоже собиралась просить за Горыныча. Хотели напомнить об угрозе, неуклонно наползавшей с Ледяных островов. Если разбрасываться лучшими воинами, кто встанет на защиту Змейгорода. Смертные, включая Путяту, тоже стушевались. Не стоил проступок такого сурового наказания. Девушек, удостоившихся внимания ящеров, женихи брали с особой охотой даже без приданого. Но Велибор оставался непреклонен.
— Мир велик, найдет себе пристанище, — обнимая Дождираду, вымолвил он. — А наш дом и славный род ящеров я ему больше позорить не позволю. Мне тебя еще замуж выдавать.
И нет бы Горынычу смолчать или прощения попросить. Но в нем, видимо, тоже взыграла гордость. Не в последнюю очередь из-за того, что отчитывали его, точно маленького, перед всем честным народом. И не старейшины Змейгорода, а родной брат.
— Пускай будет по-твоему! — проговорил он, окаменев лицом, словно огненная жила, которая даже в человеческом облике временами вспыхивала у него под рыжей бородой, мигом погасла. — Больше я никому в Змейгороде докучать не стану.
Он оправил одежду и на прямых ногах вышел из горницы, бросив потрясенному таким оборотом Путяте кошель серебра. Велибор, похоже, не поверив в решение брата, двинулся было следом, но, словно запнувшись о невидимую преграду, начал медленно оседать на руках Дождирады и подоспевших Даждьросы с Ланой, которые, втроем не могли его удержать.
Подоспел Яромир, хотел подхватить на руки, перенести на лавку или домой. Велибор из последних сил его оттолкнул.
— Тебя только, окаянного, не хватало, — прохрипел он, кое-как, опираясь на руки