и вооружить всех своих клиентов; сенат его племени приговорил его к изгнанию[224]. Его удалось удалить из города Герговии, но тем самым он особенно укрепился среди сельского населения. Он собрал кругом себя толпу людей, которых Цезарь пренебрежительно называет бездомными проходимцами: мы должны подразумевать под ними просто людей из низшего класса общества. Став во главе ополчения, составленного таким способом, Верцингеторикс силою вступил в столицу, прогнал оттуда в свою очередь знатных сенаторов и заставил провозгласить себя царем[225].
Подобное изменение формы правления и война против римлян были y галлов двумя явлениями, тесно связанными друг с другом и нераздельно следовавшими одно за другим. Прежний друг Цезаря обратился поэтому в его врага. Он стал искать союзников и нашел их почти повсюду; момент был благоприятен для всеобщего возмущения.
Нельзя в самом деле сомневаться, что галлам свойственна была очень глубокая привязанность к родине и независимости; но в продолжение шести лет пребывания Цезаря в Галлии эта привязанность оказывалась менее глубокою, чем их раздоры. Ничто так сильно не содействует прекращению внутренних междоусобий, как порабощение, приходящее извне. Как только галлы почувствовали себя покоренными, замолкли соперничества между ними и разрозненные стремления сблизились между собою. При соприкосновении с чужеземцами, которые сажали гарнизоны по городам, налагали дани, начинали эксплуатировать край на римский лад, забирали уже в руки торговлю[226], сожаление, раскаяние, стыд, ненависть овладели душами. Галлы оставались до конца разъединенными, в то время как приходилось сопротивляться римлянам, теперь после завоевания они сомкнулись почти воедино для восстания против их господства[227].
Цезарь с некоторой неожиданностью заметил среди галлов «удивительное согласие усилий для возвращения независимости». Верцингеторикс, уже бывший царем арвернов, заставил почти все племена Галлии признать себя общим диктатором[228]. Самым важным делом было организовать объединение страны. Галлия как будто стала великою монархиею, для того чтобы бороться против чужеземного ига. Верцингеторикс, как абсолютный государь, назначал численность вооруженных отрядов, которые должны были выставляться отдельными государствами, и налагал на них поборы на военные нужды. Никакая другая власть не ограничивала и не контролировала его распоряжений. Являясь в одно время верховным судьею, как и главою правительства, он владел правом жизни и смерти надо всеми. Он был безусловным господином Галлии[229].
Национальная независимость получила мужественных защитников. Цезарь справедливо оценивает смелость галлов и выдающиеся военные качества их предводителя; но он дает понять, что им было почти невозможно достигнуть успеха. По нескольким чертам его рассказа можно заключить, что Галлия не была на деле такой единодушной, какой казалась. Несколько народцев, как например, ремы и лингоны, оставались верными союзу с римлянами. Ни тревиры, ни белловаки не захотели присоединиться к Верцингеториксу; ни один из народцев Аквитании не участвовал в его войске. Эдуи сначала послали свои вооруженные силы Цезарю, и даже когда им пришлось переменить политику, «они лишь неохотно повиновались приказаниям вождя арвернов»[230]. Отдельные племена не забывали своей зависти к другим.
Сквозь кажущееся единство просвечивала еще одна причина разъединения. Демократическая монархия Верцингеторикса вызывала неудовольствие и ненависть во многих галльских душах. Этот человек так мало рассчитывал на добровольное повиновение, что находил необходимым требовать от всех галльских государств выдачи ему заложников[231]. Он царствовал, лишь заставляя бояться себя. Он не останавливался перед суровыми мерами. Ослушание его приказов каралось смертью; холодность и колебания в общем деле считались важными преступлениями; повсюду воздвигались костры и орудия пытки; система террора висела над Галлиею[232].
Подобные факты ясно показывают, что единение сердец не было совершенным. Многие одинаково страшились победы Верцингеторикса, как и его поражения. Национальная независимость не являлась единственным предметом забот; не хотели признать римского завоевания, но чувствовалось, что существовала опасность и помимо этого завоевания. Установление единовластия внутри страны ощущалось некоторыми, как порядок не менее ненавистный, чем иноземное господство, и умы глубоко волновались от беспокойства, что станется с Галлией на другой день после освобождения. Кружки и группы прервали междоусобия, чтобы бороться против внешнего врага, но под таким замирением продолжали жить разногласия, бушевали желания и опасения, горели страсти и злоба.
Верцингеторикс, царь и диктатор, был опутан всевозможными трудностями, которые обыкновенно осаждают монархов, возведенных во власть демократиею. С одной стороны, ему приходилось обуздывать казнями противников, с другой – он должен был противодействовать чрезмерным притязаниям сторонников. Подозрительный сам по отношению к соперникам, он вызывал подозрения в собственных адептах. Ta толпа, которая сделала его царем, при первой же неудаче обвинила в измене: «Его разбили, – так говорилось в толпе, – потому что он вступил в соглашение с Цезарем; он стремился только к царской власти и, конечно, предпочитает владеть ею по воле Цезаря, чем по желанию своих единоплеменников»[233]. Подобные речи показывают, до какой степени продолжительные раздоры галлов помутили сознание в их умах. При таком общем настроении невозможно было одержать победу. Верцингеториксу не хватало того, что составляет необходимое условие торжества в великих войнах: он не стоял во главе нации, свободной от внутреннего разделения. Несогласия и разобщение, которые существуют в обществе, всегда так или иначе отражаются и в войске. В душе каждого воина они воплощаются в виде нерешительности, непокорности, сомнений, недоверия, a все это парализует мужество или делает его бесполезным. Верцингеторикс оказался, правда, в силах собрать многочисленное ополчение; но каковы бы ни были его энергия, искусство, личные качества, ему, по-видимому, не удалось придать своему войску порядок и сплоченность, какие были необходимы для действий против римских легионов. В то время как римская армия повиновалась Цезарю всегда без ропота и никогда не сомневалась в нем; в то время как его солдаты, не ограничиваясь стойкостью в бою, умели выполнять громадные военные работы и переносить голод, причем «никогда не раздавалось из их уст ни одного слова, которое было бы недостойно величия римского народа»[234], – правитель Галлии принужден был постоянно ободрять своих воинов речами, он должен был отдавать им отчет в своих действиях и с трудом доказывать им, что он их не предает врагу[235]. Легионы Цезаря обнаружили в продолжение своих восьмилетних походов в Галлии, «чего могла достигнуть дисциплина Римского государства»[236]; большие же галльские ополчения показали, как мало значат самые блестящие качества вождя и отдельных воинов для спасения страны, в которой утеряна социальная и военная дисциплина. Если бы количество людей и их боевая храбрость определяли победу, Верцингеторикс восторжествовал бы над римлянами. Побежденный, он пал, как сильный духом человек[237].
С его гибелью Галлия утратила то немногое единение, какое он был в силах в нее вдохнуть; по местам продержалось