И вскоре перед умственным взором Александра Пантелеевича раскрылась во всех подробностях героическая история продвижения русских людей на восток. Его очень интересовало, как проходило освоение русскими землепроходцами просторов Сибири и дальневосточных окраин России, походы на Амур, Камчатку и Курилы. Изучая последующий период деятельности русских на берегах Тихого океана, Баласогло пришел к тем же выводам, что и Невельской: только решение амурско-сахалинского вопроса позволит наладить бесперебойное снабжение дальневосточных владений всем необходимым и обеспечит создание оборонительных форпостов на тихоокеанском рубеже России.
... В эту ночь долго горел свет в одном из окон дома помешицы Суляковой на Знаменской улице, где квартировал Баласогло. Александр Пантелеевич знакомил Невельского со своим проектом большой экспедиции для исследования восточной части Сибири и побережья Тихого океана.
А на следующее утро, когда Баласогло проводил Геннадия Ивановича, пылающая гневом мадам Сулякова предложила Александру Пантелеевичу освободить комнату. Всю ночь, сказала она, ей не удалось и глаз сомкнуть. вОна не допустит, чтобы под ее крышей целую ночь напролет кричали, топали каблуками и дымили табаком так, что можно задохнуться. «Это семейный дом, а не кабак!» — закончила гордо, с негодующим видом оскорбленная помещица.
Баласогло сложил свой нехитрый багаж и съехал на новую квартиру — в дом Брунста, что стоял на углу Кирпичного переулка и Малой Морской.
И здесь друзья энергично и деятельно принялись за окончательное составление проекта. В экспедицию должны были входить два отряда — сухопутный и морской. На себя Александр Пантелеевич решил взять обязанности этнографа экспедиции; руководство морским отрядом, естественно, ложилось на Невельского, а в качестве начальника сухопутного отряда Геннадий Иванович предложил пригласить штабс-капитана Генерального штаба — Павла Алексеевича Кузьмина.
В одно из воскресений в номерах, где останавливался Невельской, наезжая из Кронштадта в Петербург, состоялось знакомство Баласогло с Кузьминым. Они понравились друг другу, сразу нашли общий язык, и работа над проектом пошла быстро. Каждый из этой тройки обладал большим запасом знаний, необходимых для успеха дела, энергией и волей. Всех их объединяла преданность родине. И каждый знал, что надо спешить с осуществлением своего замысла. Промедление грозило потерей Амура, Сахалина и всего Приамурского края.
Продолжая рыться в архивных делах, Баласогло выуживал все новые и новые документы, доказывающие, что многие проницательные люди в прошлом неоднократно обращались к правительству с проектами исследования и заселения приамурских берегов.
Всякий раз, когда трое друзей сходились для работы, Александр Пантелеевич вынимал из своей кожаной сумки какой-нибудь старый проект, взятый из архива.
Однажды Баласогло показал друзьям проект одного мешанина, некоего Олонцева, который писал: «...когда Великобритания опоясывает своими владениями земной шар, когда столь горячо увеличивает завоевания и стремится посредством их к соприкосновению во всех странах с большими государствами и когда посредством дальнейших политических усилий захватывает в свои руки всесветную торговлю, подавляя и уничтожая оную во всех странах и даже в самой России, обогащаясь на щет всех наций, — побуждает думать о средствах... предусмотрительного ограничения себя и нашей торговли от гнета этих всесветных купцов» ,2. И Олонцев считал, что главным средством должно быть немедленное укрепление военного могущества России на берегах
Тихого океана и на Амуре, ибо «придет время, что необходимы будут средства к обузданию завоевателей всесветных, но уже с величайшими пожертвованиями» ,3.
В другой раз Александр Пантелеевич принес проект бывшего тобольского гражданского губернатора Корнилова 10. Хорошо изучив подлинные документы, хранившиеся в сибирских архивах, Корнилов писал: «... По преданиям сибирских рукописен значит, что река Амур имеет все преимущества водоходной реки; глубина и грунт, удобнейший для якорных мест, без порогов течение ее простирается до четырех тысяч верст, рыбою наполнена, лесами берега одеты; из чего и заключают, что естественное положение реки Амура таково, чтобы при устье ее быть первейшему во всем свете порту».
Извлекая пользу «от служб Воинской, Морской и Гражданской, — писал Корнилов царю, — дерзаю всеподданнейше представить вашему императорскому величеству, как плоды мореходца, проплывшего до 40 тысяч верст, и как губернатора, проехавшего в перекладных тележках, лодках и челноках более 20 тысяч верст», проект экспедиции «для свободного плавания по реке Амуру, заселения северного берега оной и устроения при устье ее знаменитейшего порта».
И Корнилов подробно и пространно перечислял, какую пользу извлечет Россия из организации Амурской экспедиции:
«а) с свободным плаванием по Амуру соединено непосредственно преобразование всей восточной торговли;
б) с возвращением северного берега реки Амура как лучшего по естественному качеству земли удобно будет населить оной русскими крестьянами с бывших сибирских рек и прочих мест, где не производится порядочного хлебопашества, следовательно, через сей способ можно будет утвердить и расширить сию торговлю;
в) таковые полезные для коммерции приобретения доставят выгоду промышленному краю. Якутская и Американская промышленность примут лучший вид, а государство получит в двух отношениях пользу: во-первых, промышленность улучшится, во-вторых, что издержки от бесполезных и затруднительных доставок провианта и прочего приметно уменьшатся».
И, заключая все выгоды, Корнилов писал: «Наконец, вся Сибирь получит новый вид из того расстроенного состояния, в каком ныне находится, может взойти на степень цветущих областей и доставить чрез себя России новые богатства, новые сокровища, а может быть, и поправление финансов...» и.
Каждый раз, когда друзья узнавали о печальной судьбе, постигшей тот или иной проект, их охватывало глубокое беспокойство. Не уготована ли и их проекту такая же участь?
Наконец проект готов, переписан набело, вшит в картонную папку и сдан на рассмотрение в Географическое общество.
Бедные, наивные друзья! Неужели после того, как Николай I строго запретил заниматься дальнейшими исследованиями Амура, могла идти речь о реализации подобного замысла? Царские сановники да и сам Николай сочли бы за дерзость такое предложение. И того, кто осмелился бы только заикнуться об этом, ожидало явное или тайное преследование.