Я опустил взгляд на ведро и крепко ухватился за ручку швабры.
— Срань господня. Это же моя мама.
— Я знаю. — Гарри потянулся, чтобы положить руку мне на плечо, как это делал дедушка. — Ты не обязан ее видеть, если не хочешь. Я скажу им, что тебе это неинтересно.
Гарри был хорошим парнем. Всегда заботился обо мне.
Но я покачал головой.
— Нет, я в порядке. Я посмотрю, что она хочет.
Любопытство убило бы меня, если бы я этого не сделал.
Я оставил швабру и ведро в душевой и направился через коридоры в центр для посетителей. И хотя никогда не был там раньше, но точно знал, где он находится, и когда переступил порог переполненного помещения, охраняемого несколькими офицерами у каждого входа, я сразу же заметил ее.
Мама.
Она была худее, чем я ее помнил, а ее сухие, как солома, волосы были собраны на макушке в небрежный пучок. Ее глаза были устремлены на стол перед ней, а руки судорожно двигались. Она нервничала или была под кайфом — черт возьми, возможно, и то, и другое, — и я не был уверен, что меня больше волнует. Может быть, мне лучше было бы оставить ее на произвол судьбы, пока она не поймет намек и не уйдет.
Честно говоря, я бы, наверное, так и сделал.
Но я все равно пошел.
Я медленно подошел к ней, пытаясь придумать, что бы такое сказать, когда мама подняла на меня испуганный взгляд, словно увидела привидение.
С ее точки зрения, так оно, наверное, и было.
— Солджер?
— Мама.
Она опустила взгляд на мои руки и спросила:
— Тебе можно находиться здесь без наручников?
Я перешагнул через скамейку напротив нее и сел, глядя на нее прищуренными глазами.
— Ты считаешь, что я должен быть в наручниках?
— Ну, а что, если ты причинишь кому-нибудь боль?
Я хмыкнул и посмотрел в сторону окна, защищенного звеньями цепи и одинокой паутиной.
— Я не убийца-психопат, мам. Честно говоря, если бы это было так, они, вероятно, вообще не пустили бы меня сюда.
— Некоторые люди считают тебя таковым.
Наши взгляды встретились впервые за… Боже, я даже не знаю, сколько времени.
— Да? Ты так думаешь?
Она пожала плечами, на ее костлявом, желтоватом лице не было и намека на сожаление.
— Я еще не решила.
Я не смог удержаться от смеха и провел рукой по волосам. Они становились все длиннее. Мне пришлось бы начать убирать их назад, если бы не захотел стричься в ближайшее время, а я не был уверен, что хочу этого. Было приятно хоть раз измениться. Приятно было стать новой версией себя… или кого-то другого.
— Что ты здесь делаешь, мама? — Мой голос звучал измученно. Как будто две минуты в ее присутствии уже были слишком большой нагрузкой.
Казалось, вопрос застал ее врасплох.
— Мне нельзя увидеться с сыном?
— Никто не говорит, что тебе нельзя. Но если учесть, что ты не приходила ко мне в течение долбанных лет… — Я поднял руки, пожав плечами. — То есть, извини, но ты должна понять, почему я в некотором замешательстве.
Мама выдохнула, затем кивнула.
— Наверное, я скучала по тебе. И, возможно, немного нервничала, увидев тебя в таком виде… здесь.
Это было дерьмовое оправдание, но я решил, что оно вполне обоснованно. Потому что никогда раньше не навещал людей в тюрьме, и, наверное, если бы еще не был здесь, я бы тоже немного нервничал из-за этого. Но я бы не допустил, чтобы шесть долбаных лет прошли без встречи с моим единственным ребенком — это я знал точно, и именно по этой причине оставался без эмоций, глядя на нее через стол.
— Итак, вот оно… — Мама оглядела центр для посетителей. — Вот где ты был все это время.
— Ага.
— Чем ты здесь занимался?
— Работал. Спал. Ел. Вот и все.
Мама показала на мои руки.
— Похоже, ты еще тренировался. Выглядишь хорошо.
— Спасибо.
Она подвинулась на скамейке, на которой сидела.
— Я… я тоже работала. И у меня есть парень.
Я фыркнул при мысли о том, что моя мама работает или состоит в отношениях, но потом заметил ее смущенное выражение лица и понял, что она говорит серьезно. Мой интерес, безусловно, возрос.
— И как давно ты работаешь?
— Около полугода, — ответила мама с улыбкой, очень похожей на гордость. — Я секретарь в офисе врача.
— Это хорошо. Я рад за тебя.
Ее улыбка стала шире.
— Это была… приятная перемена.
— Не сомневаюсь.
Возможно ли, что мама изменила ситуацию к лучшему для себя? Шесть месяцев — это не так уж много, и это не учитывало всех тех лет, которые мама провела без меня в своей жизни. Но она выглядела счастливой. Держала голову чуть выше, спина была более прямая. И я почувствовал немного больше надежды на то, что, эй, может быть, это и к лучшему.
— А этот парень? Какой он?
Ее губы дрогнули, когда мама склонила лицо вниз, и… подождите, она покраснела? Святое дерьмо. Не удержавшись, я улыбнулся в ответ.
— Он потрясающий, — сказала мама со вздохом. — Хотя немного моложе меня, но… он относится ко мне довольно хорошо. Обращается со мной как… как будто я принцесса или что-то в этом роде.
— Это хорошо, мама.
— Да, так что, э-э…
Мама обвела взглядом комнату и посмотрела на других заключенных, которые встречались со своими близкими. Они вели себя иначе, чем мы. Говорили с нежностью и надеждой. Обнимались, пока охранники не приказывали им остановиться. А вот мама… она смотрела на меня так, будто хотела убежать.
«Может быть, она действительно считает меня психопатом?»
Затем мама спросила:
— Сколько тебе здесь осталось?
Я поерзал на жесткой скамье.
— Прямо сейчас, чтобы принять посетителя? Или ты имеешь в виду, как долго мне осталось сидеть взаперти?
Она выглядела неловко.
— Ну… второе.
— У меня есть еще шесть лет, максимум, если я не облажаюсь.
И у меня не было намерения облажаться.
Мама кивнула, обдумывая, что сказать дальше, а потом ответила:
— Люди в городе… они не хотят, чтобы ты выходил.
— Ну, это чертовски плохо, — сказал я, опустив брови и хмуро глядя на нее.
— Да, что ж… в любом случае, это ненадолго, — вздохнула мама и, казалось, расслабилась, и какая-то часть меня задалась вопросом, не является ли она одним из тех людей, которые не хотят, чтобы я убирался из этого места… и почему.
Я прочистил горло и решил сменить тему, потому что прошло много времени, и мне не хотелось об этом думать.
— Итак, как…
— Я, пожалуй, пойду, — прервала она меня, начиная вставать.
— Что? — спросил я, ошеломленный. — Но ты же только что, черт возьми, приехала.
— Да, но у меня есть дела, и я уверена, что ты занят, так что… — Она взвалила на плечо свою сумку — ту самую, из которой я вытащил последние таблетки, — и принужденно улыбнулась. — Но я скоро вернусь.
— Еще через шесть лет, верно? — с вызовом бросил я, вставая и напоминая ей о своем росте, который я имел при ее скромных полутора метрах.
Она выглядела смущенной, а ее щеки горели ярко-красным.
— Мы скоро увидимся, — настаивала мама.
— Ага, хорошо.
Затем она повернулась и ушла. Никаких объятий. Никаких попыток ласки. Она просто шмыгнула прочь, как крыса, пытаясь что-то утаить, и мне пришлось задуматься…
«Что, черт возьми, ты на самом деле задумала, мам?»
«И почему ты не хочешь, чтобы я возвращался домой?»
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
ВКУС СВОБОДЫ
Тридцать лет
— У меня сегодня день рождения, ребята, — объявил я кухонной команде, как только ворвался в распашные двери. — Значит, мы не будем есть все это дерьмо. Я хочу приготовить что-нибудь вкусненькое.
Я схватил лотки с котлетами для бургеров и повернулся, чтобы запихнуть их обратно в морозилку.
— Значит, ты хочешь обменять это дерьмо на другое дерьмо — вот что ты хочешь сказать? — спросил Чак, отбывающий семилетний срок после того, как его поймали за нюханием кокаина возле детского сада его дочери после девяти лет трезвости, скрестив свои мускулистые руки на груди и ухмыляясь.