— Ага, — прохрипел я сквозь сжатое горло, задыхаясь от беспокойства и тревоги.
— Помнишь тот раз, когда у тебя была вечеринка по случаю дня рождения?
«И я впервые застукал маму за плохими вещами».
Мускул на моей челюсти запульсировал при этой мысли.
— Да.
— Это был хороший день.
Я слабо улыбнулся этому чувству. Это был хороший день; бабушка и дедушка позаботились об этом. А потом мне стало грустно. Внезапно я изо всех сил попытался подавить подступающую грусть, слезы и эмоции, которые тяжелым комом скапливались у меня в груди, поднимаясь все выше и выше, пока я с трудом не смог глотнуть воздуха.
О Боже, почему они должны были умереть? Почему они не могли быть здесь сейчас? Почему не могли остановить это дерьмо до того, как все стало так плохо? Я отчаянно нуждался в спасении, которое они всегда давали, в их ласке и любви. Я потянул за воротник пальто, не в силах отдышаться от душераздирающего отчаяния.
Затем, желая отвлечься, я взглянул на Билли.
Его голова свесилась набок, отскакивая от окна, шея обмякла.
— Билли?
Такого никогда не случалось. Его кайф никогда не был таким сильным, как сейчас. Он никогда не терял сознание. Билли никогда не дышал так, словно пытался высосать пузырьки через соломинку.
— Билли!
Шины взвизгнули, когда я остановил машину у школьной парковки. Потом протянул руку и с силой встряхнул его за плечо.
— Билли!
Он не проснулся.
Я распахнул дверь и вышел из машины, чтобы перебежать на другую сторону. Затем открыл пассажирскую дверь, отстегнул ремень безопасности и вытащил его из машины. Билли обмяк, каждый вдох был неглубоким и медленным, — но он дышал. И я с такой надеждой, как никогда раньше, хватался за каждый из этих глотков воздуха, опустился на колени и позвонил в службу спасения.
— Блядь! — завопил я, выпустив на волю поток эмоций, которые подавлял. — Черт возьми, Билли. Не делай этого со мной. Пожалуйста. Не делай этого.
Оператор ответил, спросил, где я нахожусь и что за чрезвычайная ситуация.
— Мой друг только что принял оксикодон и не хочет просыпаться, — сказал я ей после того, как рассказал, где нахожусь, вытирая слезы с моего холодного, обветренного лица.
— Хорошо, сэр. Машина скорой помощи уже едет. Вы можете описать мне, что с ним сейчас происходит?
Я сделал все, как она сказала, и понял, что то небольшое дыхание, которое проходило через его легкие, остановилось.
— Б-б-блядь, нет… о-он не дышит. Он… он… он н-не дышит. О Боже! Что мне делать?! Ч-что, блядь, мне делать?!
Несколько человек с парковки подошли посмотреть, что происходит. Я услышал их шепот. Слышал свое имя. Слышал имя Билли.
— Сэр, мне нужно, чтобы Вы успокоились. Вы умеете делать искусственное дыхание?
— Да.
Я учился в школе и никогда не был так благодарен за те несколько часов, когда я действительно уделял этому внимание.
— Хорошо. Я расскажу Вам, как это делается, хорошо? Мне нужно, чтобы Вы делали то, что я говорю. Держитесь. Машина скорой помощи будет через две минуты…
* * *
Две минуты — это очень долго.
Прошло слишком много времени.
Я сидел на обочине дороги в окружении мигающих огней и смотрел расширенными от недоумения глазами, как несколько полицейских обыскивают мою машину — по радио играла песня «Big Empty» группы Stone Temple Pilots — и как медики застегивают мешок для трупов.
Билли был внутри.
«Это уже не он», — услышал я слова бабушки, когда парамедики увозили дедушку. — «Это всего лишь его тело».
Но и тогда он был похож на дедушку, а сейчас — на Билли. Только… другой.
Пустой.
Холодный.
— Солджер Мэйсон?
Я посмотрел на человека в полицейской форме глазами, которые не переставали слезиться.
— Д-да?
Наверное, было бы более уважительно встать. Но у меня не было сил. Не после того, как я увидел, как мой самый близкий, давний, старинный друг умирает под моими руками.
Поэтому полицейский сел рядом со мной.
— Мне жаль твоего друга, — тихо сказал он, сложив руки на коленях.
Я просто кивнул, не представляя, как смогу снова смотреть на маму Билли.
«Боже, кто скажет его маме?»
Я представил, как она узнает эту новость, представил ее боль, крики и слезы, и снова начал плакать, не в состоянии найти в себе силы, чтобы обратить внимание на то, что этот полицейский и все те люди, стоящие у забора позади меня, смотрят на меня.
— Меня зовут офицер Сэм Льюис. Но ты можешь называть меня Сэмом, если хочешь.
Я никак не стал называть его, подтянул колени к груди и прижался к ним лбом.
«Черт возьми, Билли. Ты гребаный идиот».
— Послушай… — офицер Сэм положил руку мне на спину. — Знаю, что меньше всего тебе хочется отвечать на мои глупые вопросы. Но ты знаешь, что я должен их задать.
Где-то за пределами моего сознания маленький голосок подсказывал мне, что нужно бежать и не останавливаться, пока каждый житель этого дерьмового городка не забудет мое имя. Но парня по имени Солджер забыть было невозможно, и это было еще одним поводом обвинить мою мать.
— Итак, не мог бы ты ответить на пару вопросов, Солджер?
Я поднял голову и смотрел, как машина скорой помощи, без сирены уехала, увозя Билли в мешке для трупов. За ней вплотную ехала вторая полицейская машина, и я предположил, что они едут, чтобы сообщить душераздирающую, меняющую жизнь новость ничего не замечающим родителям Билли. Они будут винить меня, будут ненавидеть меня, и они не ошибутся ни в том, ни в другом.
Это была моя вина.
И, похоже, офицер Сэм был с этим согласен.
— Вам не нужно отвезти меня в участок или что-то в этом роде? — тихо спросил я, шмыгая носом.
— Нет, пока не надо. Мы можем поболтать здесь пару минут… если ты будешь сотрудничать.
Я тяжело вздохнул и кивнул.
— Хорошо.
— Итак, у тебя в машине куча таблеток, — сказал офицер Сэм. — Они твои?
Мой мозг заработал быстрее, чем когда-либо прежде. Если скажу «нет», офицер спросит, чьи они. Я мог бы сказать, что они принадлежат Билли, но Билли был мертв. Я убил его, и независимо от того, был ли он здесь, чтобы постоять за себя, или нет, я не мог так с ним поступить. Поэтому отказался. Нет, я должен быть честным и сказать ему, что они принадлежат маме. Ее бы арестовали — о Боже, они собираются арестовать меня — и она бы попала в тюрьму. Но мама не пережила бы тюрьму… а я мог бы. Я был моложе, сильнее, выносливее. Мама позволила бы этому сломить, разрушить, убить ее, и я не смог бы с этим жить.
В конце концов, я должен был ее спасти. Это было все, что я умел делать.
Поэтому, тяжело вздохнув, я закрыл глаза и кивнул.
— Да.
— Что ты делал со всеми этими вещами, Солджер?
— Я собирался в «Яму».
Это не было ложью. Именно туда я и собирался отправиться. Но не собирался продавать их все. Мне хотелось избавиться от большинства из них. Все, чего я хотел, — это заработать достаточно денег, чтобы заплатить за эту дурацкую долбаную аренду, а остальное скинуть. Выбросить в озеро, смыть в унитаз — и все.
Но офицер Сэм этого не знал.
— Там ведь тусуются старшеклассники, не так ли?
— Да.
— Ты продаешь школьникам?
— Н-нет…
«Но именно этим ты и занимался, Солджер. Неважно, насколько ты был осторожен. Неважно, насколько хороши твои намерения. Это не имеет значения. Не будь чертовым идиотом».
— Да, — выдохнул я, словно это слово было выжато из моего сердца вместе с каждой жизнью, которую я помогал уничтожить.
Жизнь, которую я оборвал.
— Хорошо, — разочарованно вздохнул офицер Сэм. — И что же произошло? Ты продал одну из них своему другу и…
— Нет. Я ничего не продавал Билли. О-он… он просто взял одну, и я не знаю. Я разговаривал с ним, и… он п-потерял сознание или что-то в этом роде.