Читать интересную книгу Вторая мировая война. Ад на земле - Макс Хейстингс

Сержант Мики Маккалум никогда не забудет свою первую перестрелку через несколько часов после приземления. Немецкий пулеметчик смертельно ранил его товарища, рядового Билла Эттли. Маккалум спросил у Эттли, тяжело ли его ранили. Солдат ответил: «Я умираю, сержант Мики, но мы должны покончить с этой проклятой войной, ведь так? Ты и сам это знаешь»20. Маккалум не знает, откуда родом был Эттли, но, судя по его акценту, откуда-то с Восточного побережья. Сержанта до глубины души тронуло, что в последние минуты жизни Эттли думал о деле, а не о себе. В последующие часы и дни многие молодые люди проявили такое же мужество и тоже пожертвовали жизнью. К рассвету 6 июня шесть пехотных дивизий с приданной им бронетехникой высадились на пляжи Нормандии на пятидесятикилометровом участке: одна канадская и две британские дивизии слева, три американские справа.

Операция Overlord стала крупнейшей в истории общевойсковой операцией. В первой волне десантирования 5300 различных плавсредств переправили 150 000 человек и 15 000 танков; с воздуха их поддерживали 12 000 самолетов. Тем утром на французском побережье разворачивалась драма, какой не видел мир. Британские и канадские войска высадились на прибрежных участках с кодовыми названиями Sword, Juno и Gold; с помощью новейшей бронетехники они преодолели заграждения, многие из которых защищали «осттруппен» – добровольцы из восточных стран, покоренных гитлеровской империей. «Мой танк первым оказался на берегу, и немцы стали лупить из пулемета, – рассказывал сержант-канадец Лео Гарьепи. – Но до них дошло, что мы танк, только когда мы остановились на берегу и сбросили свой полотняный фальшборт, поплавковое шасси. Тогда они сообразили, что мы – “Шерманы”»21. Рядовой Джим Картрайт из Южно-ланкаширского полка рассказывал: «Как только я выбрался на берег, мне сразу захотелось убраться подальше от воды. Наверное, я промчался по пляжу как заяц».

Американцы захватили участок Utah в основании Шербурского полуострова с очень небольшими потерями. «Знаете, пусть это выглядит как-то по-дурацки, но это было похоже на учения, – удивлялся один солдат. – Мы выбрались на берег, как вереница детей, и прошли по пляжу. Над нами пролетела пара снарядов, но ни один не взорвался рядом с нами. Я даже слегка огорчился, даже разочаровался как-то»22. Но восточнее, на пляже Omaha, американцы понесли самые тяжелые за этот день потери – более 800 человек убитыми. Оборонявшееся немецкое подразделение, пусть не элитное, было лучше тех, что защищали побережье Ла-Манша; они открыли ураганный огонь по десанту. «Никто не двигался вперед, – писал корреспондент агентства Associated Press Дон Уайтхед. – Раненые лежат в холодной воде, на гальке… “Господи, пусть я вернусь на корабль”, – хнычет молоденький солдат в полузабытье. Рядом с ним дрожащий парень голыми руками зарывается в песок. Снаряды рвутся со всех сторон, некоторые так близко, что на нас рушатся потоки воды и грязи»23.

Один солдат писал: «Кто-то плакал от страха, кто-то обделался. Я лежал там вместе с другими, слишком ошеломленный, чтобы куда-то двигаться. Никто ничего не делал – все только лежали. Это был какой-то массовый паралич. Я не видел ни одного офицера. В какой-то момент меня что-то ударило по руке. Я решил, что это пуля. Но это оказалась чья-то напрочь оторванная рука. Это было уже чересчур». До середины утра высадка на Omaha была на грани срыва; только после нескольких часов полного бездействия образовались небольшие группы решительных парней, среди которых были заметны рейнджеры; они взобрались на скалы над морем и понемногу одолели оборонявшихся.

Когда известие о вторжении во Францию прозвучало по радио, церкви Америки и Англии наполнились людьми, многие из которых молились впервые – молились за тех, кто воюет. Американские радиоканалы убрали рекламные паузы: миллионы взволнованных слушателей с нетерпением ждали военные сводки и прямые репортажи с прибрежных плацдармов. Прекратились забастовки на предприятиях; многочисленные доноры-добровольцы отправились на пункты переливания крови. Миллионы угнетенных и запуганных жителей Европы ощутили эмоциональный подъем. Виктор Клемперер, еврей из Дрездена, больше других имел причины радоваться, но прошлые разочарования приучили его к осмотрительности. Он сравнивает свою реакцию с реакцией жены: «Ева очень разволновалась, у нее даже колени задрожали. Сам же я оставался совершенно спокоен, я был уже – или еще – не способен волноваться… Я не надеялся дожить до конца этой пытки, этих лет рабства»24.

Волновались и гитлеровские солдаты во Франции. «Утром 6 июня мы увидели всю мощь англичан и американцев, – писал один солдат своей жене в письме, которое впоследствии было найдено на его теле. – По всему морю у берега выстроился флот: маленькие суденышки и большие корабли собрались как на парад, на грандиозное представление. Если кто сам не видел, ни за что не поверит. Свист снарядов и грохот взрывов вокруг нас создавали музыку наихудшего сорта. Наше подразделение сильно пострадало – ты и дети должны радоваться, что я остался жив. Нас уцелела совсем маленькая горстка»25. Десантник люфтваффе лейтенант Мартин Поппель, который многие годы был убежденным нацистом, не сомневавшимся в победе рейха, 6 июня пишет: «Выходит, что это действительно большой день для союзников – и, к сожалению, также и для нас»26. Гейр фон Швеппенбург, командовавший танковой группой «Запад», считал, что Роммель, руководивший организацией обороны Атлантического вала, напрасно сделал ставку на «оборону передовых рубежей». Фон Швеппенбург настаивал на том, чтобы отвести танковые дивизии назад и сгруппировать их для контратаки. Однако же, как и большинство мыслящих немецких офицеров, он понимал, что поражение неизбежно: «Без авиации, которой у нас крайне недостаточно, мы не в силах противостоять высадке десанта или захвату плацдарма, которые предпримут союзники»27.

Поздно вечером 6 июня – слишком поздно для надежды на успех – 21-я танковая дивизия контратаковала британский плацдарм, но ее легко остановили с помощью противотанковых ружей и танков Sherman Firefly с 17-фунтовой пушкой. К сумеркам войска Эйзенхауэра надежно закрепились на побережье, удерживая плацдармы от 0,5 до 5 км в глубину, а в последующие дни объединили их. С немецкой стороны Мартин Поппель писал: «Мы все думаем, что [наш] батальон бросят в бой в одиночку, с ничтожными шансами на успех… Ребята дико нервничают… Все до чертиков перетрухали в эту жуткую ночь, и мне только руганью удалось заставить их двигаться»28.

Курсирующие между кораблями и побережьем десантные суда подвозили подкрепления, и на исходе второго дня операции у Монтгомери на пляжах было уже 300 000 человек. Первые истребители союзников взлетали с местных импровизированных полевых аэродромов. Люфтваффе было настолько истощено многомесячной битвой над Германией, что его самолеты почти не беспокоили войска вторжения. Пилоты союзников поражались контрасту между своими позициями на берегу, где безбоязненно передвигались длинные колонны машин, и полной неподвижностью вражеских позиций: немцы понимали, что любое движение навлечет удар истребителей-бомбардировщиков. Лишь в краткие летние ночи войска Роммеля перемещались и получали подкрепления; сам Роммель вскоре был обстрелян со штурмовика и получил тяжелые ранения.

День «Д» обошелся британцам, американцам и канадцам в 3000 убитых – ничтожная цена за столь значительное стратегическое достижение. Население Нормандии, однако, серьезно пострадало во время освобождения, потеряв убитыми в тот день столько же, сколько и армия вторжения. Местных жителей поражало бесцеремонное отношение солдат союзников к чужому имуществу; подразделение по связям с гражданской администрацией в городке Уистреам отмечает: «Повальное мародерство в войсках. Сегодня был подорван британский престиж»29. Француженка описывала, как канадцы обшаривали ее дом в Коломбьере: «Они совершили налет на всю деревню. С тачками и грузовиками; крали, грабили, тащили все подряд… Они ругались между собой, кто что возьмет. Хватали вещи, обувь, еду, деньги из нашего сейфа. Мой отец не смог их остановить. Мебель исчезла; украли даже мою швейную машинку»30. Мародерство свирепствовало в войсках Эйзенхауэра до конца войны, практически без всякого противодействия со стороны командиров. Между тем в ходе жестокой битвы, развернувшейся на северо-западе Франции, около 20 000 человек из числа местного населения погибло под бомбами и снарядами союзников.

Эйзенхауэр и его генералы изначально понимали, что «битва наращивания сил» после Дня «Д» будет иметь не меньшее значение, чем сама высадка: если немцы быстрее подтянут свои войска в Нормандию, то сумеют сбросить союзников в море – на что, собственно, надеялся и на чем настаивал Гитлер. Благодаря бесценному вкладу специалистов по дезинформации – превосходно исполненной операции Fortitude – немцы были убеждены в постоянной угрозе для Па-де-Кале и потому долгое время держали там значительные силы. Авиация союзников разрушила железнодорожную сеть и мосты, затруднив переброску подкреплений, но тем не менее в течение июня и июля все новые части подтягивались в Нормандию и сразу же отправлялись в мясорубку войны. Продлившаяся 12 недель операция была, без всяких сомнений, самой дорогостоящей для западных союзников: только в Нормандии уровень потерь временами можно было сравнить с потерями на Восточном фронте. День «Д» имеет большое символическое значение и вызывает восхищение у потомков, но последовавшие за ним сражения были гораздо кровопролитнее: так, рота D Оксфордширского и Бэкингемширского полка легкой пехоты (который носил прозвище «Бык и Олени») утром 6 июня триумфально захватила «Пегасов мост» через Канский канал, потеряв лишь двух человек убитыми и 14 ранеными, а на следующей день потеряла 60 человек в безрезультатной стычке у Эсковиля.