трещины.
Глаава забралась на плечи сестры. Прежде чем пролезть внутрь, она осмотрелась, принюхалась, но ощутила только запах рукокрылых. Затем, согнувшись всем телом, она двинулась вперед. От свода сочился слабый свет, трещина расширялась в глубине и превращалась в пещеру, где одновременно могли укрыться несколько человек. Свет проникал через вертикальную расселину, которая протянулась до самой вершины скалы.
Глаава подожгла несколько сухих веток, огонь занялся, и она увидела, что свод возвышается на пять или шесть локтей: вполне пригодное убежище. Дочь Большой Скалы вылезла из пещеры и сказала сестре:
– Амхао и Глаава делают большой привал! Вход в пещеру высоко, волкам туда не допрыгнуть. Лев, тигр и медведь не пролезут. А от пантеры мы защитимся кольями и камнями.
Половину лунного месяца они жили в полной безопасности, словно под защитой воинов. Выходили из пещеры только днем, внимательно оглядевшись вокруг. Большие кошачьи спали. Сестрам не попадались следы ни медведя, ни человека.
В изобилии были флора и фауна. Когда женщины разжигали костер под расщелиной у входа в пещеру, дым не проникал внутрь. Ловкость и сноровка сестер росли с каждым днем; особенно остро чувствовала опасность Глаава, не уступая острым нюхом даже шакалам. Прижав ухо к земле, она могла услышать самые слабые звуки; острым глазом даже вдали различала кого угодно. Каждый день ее ловушки становились хитроумнее, как и оружие, которое мастерила Амхао. Глаава дерзко и уверенно орудовала острыми копьями, узловатой дубиной и гарпуном, и ее смелость воодушевляла Амхао. У них было в избытке мяса животных земных и водных, каштанов, буковых и разных других орехов, кореньев и грибов. Трава, сухие листья и шкуры убаюкивали их по вечерам. Амхао готовила одежду к зиме, и покой не омрачался ничем, кроме той особой тревоги, которая знакома только женщинами, даже если им ничто не угрожает.
Она скучала по Цаухму, из-за которого ей по обычаю сломали два зуба: он был грубым, но не свирепым, проявлял нежданную нежность и даже порой делился с ней смутными догадками о происхождении племени…
Эти воспоминания заставляли ее грустить; ностальгия по стране Большой Скалы воскрешала другие сцены. Пусть женщины в племени жили впроголодь, им перепадали лишь объедки после трапезы мужчин, все равно Амхао с тревожным сожалением вспоминала большие костры, на которых жарились сайгаки, антилопы, туры, горные бараны, дрофы или утки, вспоминала нескончаемую болтовню женщин и даже ту непосильную работу, которую приходилось выполнять после большой охоты.
Глаава о прежней жизни думала меньше. Перед ней приоткрылось будущее. Еще не созревший инстинкт продолжения рода увлекал ее к новой земле, пыл нескончаемых открытий гасил память о Большой Скале. И все же иногда она радовалась возвращению в прошлое, представляла родные пещеры. Длилось это недолго. Ненависть к старому Урму, ужас перед жертвоприношениями, страх, что ее зубы сломают для Кзахма, воняющего шакалом, наполняли ее гневом.
Как-то утром Глаава осматривала пирогу, спрятанную в зарослях, в ста локтях от реки. Вместе с Амхао они заделали трещины, смастерили новые весла и теперь могли бы добраться на ней до островов или на другой берег.
Это была длинная лодка, которая легко преодолевала течение, и Глаава как-то по-особому полюбила ее. Наверное, из-за того, что быстроходная пирога спасала беглянок от преследования и усталости, защищала от опасности и служила единственным убежищем, Глаава воспринимала ее как живое существо. И почти каждый день приходила проверить, цела ли пирога.
На выходе из зарослей Глаава остановилась убедиться в том, что поблизости не прячутся хищники. Она принюхалась, осмотрелась вокруг и прижалась ухом к стволу ясеня. Дерево дрожало от приближающихся шагов: она сразу поняла, что это не обычные звери или птицы. Шаги были тяжелыми, – видимо, шло двуногое существо, несущее тяжелый груз. Глаава сперва решила, что это Амхао с ребенком. Потом встревожилась: как могла Амхао оказаться у реки? Разве она не должна дожидаться возвращения сестры с охоты?
Глаава бесшумно выскользнула из зарослей. Лес кончался слева, там, где послышались шаги. Вдруг показалась Амхао: она шла поодаль от лесной опушки, откуда можно было незаметно наблюдать за саванной. Амхао заметила сестру, только когда подошла к ней вплотную.
– Почему Амхао не в пещере?
– Амхао искала Глааву.
Они посмотрели друг на друга. Кровь отлила от лица Амхао, губы побледнели – девушка явно была в страшном смятении.
– Амхао видела тзохов! – сказала она.
– Тзохов! – в ужасе повторила Глаава.
Амхао показала пять пальцев правой руки и указательный палец левой.
– Амхао узнала их?
– Там был Камр, сын Гиены, Уаро… Тохр…
– Они видели Амхао?
– Они были далеко и шли к скале… Но там было болото, и они скрылись в лесу. Тогда Амхао спустилась, обошла вокруг скалы и пошла через кусты.
– Амхао спрятала хворост?
– Да.
Глаава покачала головой и посмотрела вдаль.
– Мы должны плыть на остров и спрятаться там.
Вслед за Амхао она вернулась к пироге.
Они перенесли лодку на опушку. Трава была высокой, берег пустынным, а скала невидимой: только те, кто шел вдоль реки или находился на другом берегу, могли заметить женщин.
Они сели в каноэ, но отплыть от берега им не удавалось. Течение медленно сносило лодку, хотя женщины гребли изо всех сил.
Глаава пыталась понять, задержались ли тзохи возле скалы. Но и тогда они вряд ли заподозрили бы, что расселина ведет в обитаемую пещеру. Но зачем им укрытие утром? Пытаясь угадать, что они здесь делают, Глаава сомневалась, что соплеменники все еще пытаются поймать беглянок или что охота завела их так далеко. И вряд ли тзохи думают сюда переселяться, ибо живут они только на скалистых землях.
Воспоминания выскакивали одно за другим, словно кузнечики из травы: не была ли праматерь Глаавы и Амхао чужеземкой? Увидев, что пещеры разрушены и большинство женщин мертвы, тзохи, должно быть, захотели взять в плен женщин Зеленых Озер или Синей Реки.
Каноэ продолжало скользить по водной глади, и река стала настолько широкой, что уже не было видно противоположного берега. Затем показался остров – узкий, протяженный и густо поросший растительностью. Вздымались стволы вековых тополей и платанов; из тростника поднимались ивы со стволами толще бегемотов; вокруг трепещущих осин вились гигантские насекомые, в зарослях множилась коварная и вредоносная жизнь.
Отплывая от берега, Глаава долго осматривала равнину: ни одного двуногого видно не было. Женщины, налегая на весла, добрались до острова и причалили в бухте на безлесном мысу. Быстро высадились и притаились в кустах.
Ничто не выдавало присутствия других людей: лишь отвратительная морда бегемота, чешуя крокодила, панцирь черепахи, полет цапли или появление на